Пристальное прочтение Бродского. Сборник статей под ред. В.И. Козлова

Теперь выскажем второе итоговое соображение. Считаем, что прием документализации текста CT, которым автор пользуется в начале для передачи картины земного, вещественно-материального, посюстороннего плана-декорации всей вещи в ее дальнейшем развитии, на редкость удачно уравновешен метафизическим, т. е. ирреальным по сути, содержательно-образным наполнением конца этого текста. Такое художественное решение вносит в произведение вполне определенную логику и группирует его смыслы таким образом, что все они оказываются последовательно расположенными на единой, цельной, охватывающей и скрепляющей все повествование оси, к которой можно применить условно-образную формулу «отсюда — и в вечность».

Текст как проблема «обратного перевода»

CT было написано русским поэтом, но только по-английски. Уже одно это обстоятельство, составляющее к стихотворению достаточно нестандартный фактологический фон, способно стимулировать желание некоего третьего лица (помимо автора и целевого англоязычного читателя) произвести перенос CT в русскую языковую систему в благородном стремлении просветить и порадовать русскоязычных читателей и почитателей Бродского, а заодно и восполнить образовавшуюся лакуну в творческой деятельности автора. Естественно, сказанное будет оставаться справедливым (да и разумным) до тех пор, пока не будет учтена воля самого Бродского, которая в нашем случае, кажется, угадывается без особых усилий (см. конец статьи).

Среди тех, кому предстоит воспринимать любой художественный текст не только «для удовольствия» («чтение стихов как хобби» и т. д.), но и по возможности предельно глубоко вникая в его скрытые, затемненные или попросту не явленные смыслы, одно из первых мест занимает фигура переводчика. Статус переводчика уникален уже потому, что он — тот «активный» субъект, которому в целом ряде случаев предстоит быть первым, чрезвычайно внимательным, вдумчивым (уже хотя бы по причине собственной профессиональной заинтересованности) реципиентом иноязычного текста. Роль переводчика будет во многом решающей не только в формировании результата его усилий по межъязыковому перевоплощению текста, но и при последующем восприятии этого текста иным этносом — тем, который он сам представляет.

Переводческий опыт полезен и удобен еще и в том важном смысле, что в переводном тексте зафиксирована интерпретационная концепция его создателя, если рассматривать новый текст с позиций герменевтической модели перевода[18]. Значимость фигуры переводчика осознается в том, что он вправе претендовать, наряду с автором оригинала, на статус «второго творца» результирующего художественного высказывания[19].

Итак, приведем здесь текст, которым мы располагаем: это то же CT в переложении на русский язык Льва Долгопольского[20].

КАФЕ «ТРИЕСТ», САН-ФРАНЦИСКО

На этот угол Грант и Вальехо
я вернулся, как будто эхо —
к губам, которые снова
предпочтут поцелую слово.

Здесь ничто не меняют годы.
Ни мебели, ни погоды.
И, похоже, любой предмет
матереет, пока вас нет.

Я наблюдаю, застыв на месте,
в туманных окнах — движенья, жесты,
надутых барахтающихся лещей
в теплом аквариуме. Но вообще,

река, к истоку текущая,
делается слезой, а сущее —
воспоминаньем; его ж
разве кончиком пальцев прижмешь,

как хвостик ящерки юркой,
промелькнувшей в пустыне жаркой,
чей обычный идефикс —
обратить проезжего в сфинкс.

Твоя загадка, мой рыжик!
Лиловая юбка, лодыжек
хрупкость! Твой слух, на диво
воспринимающий «read» как «dear».

Под какою дымкою бледной
трепещет теперь трехцветный
флаг, на мачту поднятый снова,
настоящего-будущего-былого?

К каким берегам по млечной
воде дрейфуешь беспечно,
бусы сжав, чтоб, случись, с дарами
где-то встретиться с дикарями?

Коль грехи нам отпустят наши,
коли души способны даже
с плотью в вышних порвать — в сем месте
(разумею: Cafe Trieste),

верно, также должна быть радость,
словно встречи посмертной сладость
там, где Петр на чай не берет
и где я побывал вперед.