Пристанище пилигримов

– Упаси Господи, Андрюша! – испугался Дёма и даже лапки поднял кверху. – Ни в коем случае мы тебя не напрягаем. Это всего лишь пустой трёп. Так… для поддержания разговора. Мы вообще-то люди культурные и в чужие дела не лезем.

Через некоторое время из ларька вернулся гонец, блаженно побрякивая стеклянной тарой, и мы покатились дальше под горочку. Они даже развели небольшой костерок, притащив с помойки какие-то сломанные ящики и рулон старых обоев, после чего к нам на огонёк прилетели две «ночные бабочки» преклонного возраста, а если без лишних эвфемизмов, то это были обыкновенные дворовые прошмандовки лет сорока.

– Ребята, окоченели в корягу… Налейте хотя бы полстакана, – жалобно попросила одна из них.

– Продёрнули отсюда, шалавы! – орал на них Дёма и словно отмахивался от комаров. – От вас за версту триппером несёт… Не надо сюда присаживаться! Вас никто не приглашал!

А мне почему-то их стало жалко, – две такие бледные поганочки на тоненьких ножках, – и я отдал им недопитую чекушку. Они долго благодарили и пятились от меня задом, исполняя реверансы. Какого чёрта? Все мы тут попутчики и движемся в одном направлении, хотя и застряли в разных его координатах – в разных точках на пути в ад.

– Андрюха, может портвейном шлифанёшь? – спросил Дёма и протянул бутылку с какими-то «чернилами», тускло отливающими синевой в огненных бликах.

Как выяснилось, это был Танькин сосед и бывший одноклассник. В свои двадцать лет он прошёл зону для малолетних преступников, потом откинулся, потом «сгоряча присел на иглу», как он сам выразился, «что было по понятиям совершенно неправильно», и, наконец, плавно погрузился в перманентный запой.

– Так ты говоришь, до восьмого класса с ней учился? – завёл я вновь эту старую шарманку, оставив его «заманчивое» предложение без ответа.

– С Танькой-то?

– Ну а с кем? Меня интересует только она.

– Братан! – с приблатнённой хрипотцой заорал Дёма. – У тебя к Таньке – какой-то нездоровый интерес!

– Что значит нездоровый? – возмутился я, щелкнув недокуренный бычок, улетевший в темноту по изогнутой траектории.

– Ты задаешь много вопросов, – продолжал он, растопыривая пальцы всё шире и шире. – Вон, смотри, у неё окна горят… – Я покосился на её пурпурные занавески, ярко освещённые изнутри. – Пойди лучше и трахни её, чем порожняка гонять!

Вся его пьяная камарилья дружно ударилась в хохот, а у меня зачесались кулаки, но я сдержал себя волевым усилием, чтобы не размотать всю эту компанию среди лавочек; без летального исхода точно не обошлось бы.

– А ты её трахал? – грубо спросил я, вглядываясь в тёмный овал его лица, периодически вспыхивающий при каждой затяжке.

В свои двадцать лет он выглядел довольно потрёпанным, хотя парнишка был симпатичный, – была в нём какая-то изюминка, или гнилая червоточина во всём.

– Не-а-а-а, – ответил лихой пацанчик, манерно вытягивая в пространстве буковку «а», словно подчёркивая этим своё пренебрежение. – Танюха – девчонка хорошая, но не в моём вкусе.

Не могу сказать, что меня порадовал его ответ, а если быть более точным, то меня просто покоробила его самоуверенность и чувство собственного превосходства. Я смотрел на него обалдевшим взглядом и абсолютно не мог понять, откуда берётся у таких ничтожных людей настолько высокая самооценка.

– Я смотрю, бормотуха ударила в башку, – процедил я сквозь зубы, вкладывая в каждое слово предельно уничижительный смысл. – Дёма, мальчик мой, ты хоть понимаешь, кто она и кто ты? Или ты вообще нихуя не отдупляешь?

В этот момент она погасила свет, и меня сразу же потянуло в сон, как будто и в моей голове щёлкнула выключателем. Я буквально поплыл по радужным волнам, широко открывая рот от нехватки кислорода. Что я делаю в обществе этих ублюдков? С кем я просаживаю время? Что это для меня? Экскурсия на самое дно? А может, я просто боюсь признаться, что это моя родная стихия?

Свинцовой тяжестью наваливалось похмелье, и холодный ветерок стелил мурашками по спине. Глядя на тёмные окна, я понимал, что сегодня уже ничего не будет. Электро-магнитная волна мирно улеглась в моей ушной раковине, да и мне было самое время укладываться в постельку.

После моего агрессивного выпада Дёма снисходительно улыбался и разочарованно мотал головой, словно сокрушаясь: «А я-то думал, что мы с тобой подружились и в силу выпитого прониклись взаимным уважением, а ты мне вдруг, ни с того ни с сего, влепил такую пощёчину», – он как будто оставлял мне возможность хорошенько подумать о своём поведении. Его верные псы слегка приподнялись в холке и недовольно заурчали:

– Андрюша-а-а, ты базар-р-р-р фильтруй, – вежливо, но настойчиво попросил Володя, по всей видимости, бывший спортсмен и драчун, поскольку вся морда его была в шрамах и белыми рубцами была покрыта лысая голова, об которую, наверно, разбили не одну бутылку портвейна и переломали целую кучу табуреток.

– А то наскочишь на перо, – упредил тощий носатый парень по кличке Рафа; у него были подвижные резиновые пальцы и страшные цыганские глаза, холодные и пустые, как у всех мокрушников.