Пристанище пилигримов

– Некрасиво как-то получается… Ты с нами сидишь и в то же время думаешь про нас всякую хуйню, – пропел Дёма весёлым речитативом и сплюнул сквозь зубы в тлеющие угли.

– А тебе-то самому не западло с нами сидеть? – спросил Рафа и многозначительно положил руку в карман; я понял, что у него там – нож.

В голове мелькнуло: «Вот оно – знакомое чувство обочины, плавно переходящей в убийственный кювет», – хотя не было животного страха и колючего холода внутри. В первую секунду что-то ёкнуло в сердце – тут же растворилось в полном безразличии к себе и к этому миру. «Наверно, так будет лучше», – подумал я, поднимаясь с лавочки и последний раз взглянув в её окна. Чёрная громада пятиэтажного дома наваливалась на меня, словно Полифем, во лбу у которого горел мерцающий голубой глаз.

– Скучно мне с вами, – небрежно бросил я, поворачиваясь к ним спиной.

– Куда ты собрался? Стоять! – крикнул Володя, но я даже не посмотрел в его сторону, а продолжал вразвалочку удаляться; за спиной послышалось лёгкое движение, которое Дёма погасил довольно резким окриком:

– Ну что, блядь! – и уже более спокойно: – Парашу давно не нюхали, бакланы?

– Да я ему кишки выпущу! – всё никак не мог успокоиться Рафа. – Хули он тут пальцы гнёт, фраерок убогий!

Я спокойно ему ответил, даже не повернув головы:

– Ага, бодался телёнок с дубом.

– Так оно и есть… натуральный дуб… стоеросовый!

.9.

Ночное кафе «Альянс» постепенно заполнялось людьми, по мере того как усиливался дождь. В зыбком прокуренном воздухе колыхались свечи, многократно отражённые в зеркалах и окнах. Тощая неопрятная официантка с лицом опойки и жидкими волосёнками металась вокруг столиков. Какой-то мрачный тип в ковбойской шляпе бренчал на гитаре возле барной стойки. Он сидел на высоком табурете, положив ногу на ногу. Иногда в его аккордах прослеживалось нечто самобытное, а иногда что-то неуловимо знакомое: не то Led Zeppelin, не то Deep Purple, не то Dire Straits. Этого доморощенного Эрика Клэптона никто не слушал, и постепенно его меланхоличный блюз потонул в жизнеутверждающем пьяном гомоне.

«Альянс» выглядел как забегаловка будущего – этакий футуристический шалман. Он был построен преимущественно из стекла и металлического профиля. В самом центре города, на проспекте Ленина, появился светящийся «аквариум», наполненный сигаретным дымом и пьяными «рыбками», – проходящие мимо граждане могли наблюдать этот бесшабашный разгул во всём его великолепии, особенно с наступлением темноты.

Популярность этого шалмана обеспечивалась целевой аудиторией: в основном это были озабоченные представители обоих полов, то есть молодые мужчины и женщины, жаждущие знакомств и быстрого воплощения своих сексуальных потребностей, – попросту говоря, это был самый настоящий гадюшник.

– Вот таким образом я потерял и жену, и любовницу, – подытожил я, заканчивая свой рассказ и закуривая сигарету.

– Ну зачем так категорично? – спросил Слава Гордеев, прихватывая двумя пальчиками горлышко графина. – Просто девочки дали тебе возможность подумать и сделать правильный выбор.

– Это и есть самое страшное – выбор. Как выбрать между хлебом и водой? Без хлеба ты умрёшь от голода, а без воды – от жажды.

Гордеев с задумчивым видом разливал водку по рюмочкам.

– Ты знаешь, дружище, передо мной никогда не стоял такой выбор, – с кривой ухмылкой заметил он. – Потому что я никогда не придавал женщинам такое значение… Эка ты хватил – вода и хлеб!

Слава был мент, и он идеально был создан для этой работы, поскольку у него был проницательный ум, прекрасно подвешенный язык, эрудиция, чудовищная физическая сила в сочетании с мужественной внешностью, но самым главным его козырем являлась жуткая изворотливость, – это был самый настоящий питон, который мог ласково придушить любого. Иногда какой-нибудь человечек даже не успевал глазом моргнуть, как его проглатывал капитан Гордеев.

Несмотря на свои молодые годы, – а было ему в тот момент всего лишь двадцать девять, – он выглядел очень солидно и гораздо старше своих лет, к тому же он начал ни с того ни с сего пухнуть, превратившись из стройного паренька в дородного мужчину с габаритами борца сумо. Ко всему прочему у него началось преждевременное облысение: роскошная шевелюра, которую он любил пятернёй зачёсывать назад, буквально за пару лет превратилась в «паутинку», которую он сбрил в один прекрасный момент и отныне сверкал идеально гладким и круглым черепом. Лицо у него было широкое, красивое, с чертами былинных героев, этакий Добрыня Никитич, но при этом глаза у него были хитрые, насмешливые и, я бы даже сказал, рысьи, что абсолютно не вязалось с образом простодушного богатыря.