Только этой молитвой спасался от осаждающей меня нечисти. Потом ложился на спину, на грудь клал икону, сверху на неё — руки, и только после этого ритуала я закрывал глаза, погружаясь в безмятежный покой, когда замолкали даже голоса в моей черепной коробке. Господи, как я радовался короткому сну без сновидений, но через час или два опять появлялись эти лукавые морды — переглядывались, перешёптывались, медленно подкрадывались, и вот я уже чувствовал их зловонное дыхание…
Случались моменты, когда мне хотелось всё это прекратить выстрелом из «наградного» нагана, но меня останавливала только мать: я представлял, как она зайдёт в ванную и обнаружит моё остывшее тело и багрово-серые ошмётки мозгов на кафельной плитке. Нет, я не мог убить одним выстрелом и себя, и маму, — я просто не имел на это право, — поэтому мне приходилось дальше тянуть эту лямку: вставать по утрам, ходить на работу, по субботам встречаться с сыном, гостить у родителей; друзья были противопоказаны, потому что мужчины умеют дружить только по пьяни, ибо на трезвую голову очень трудно наладить интерфейс.
В то время я был чудовищно одинок и душа моя была разорвана в клочья. Даже общение с сыном причиняло мне боль — мне просто хотелось спрятаться от всего человечества, зарыться головой в песок, как это делают напуганные страусы.
На работу я шёл как на Голгофу, и, когда я появлялся на ВЦ, меня радовала только одна мысль, что я здесь хоть как-то скоротаю время до заката, а там быстрее спать, — я даже научился рано ложиться под размеренное бормотание телевизора.
Случалось, что я засиживался в своём кабинете до глубокой ночи, а потом шёл извилистыми тёмными тропками через весь комбинат, — мне не хотелось возвращаться домой, да и возвращаться было
А что касается Татьяны, то она заявила о себе довольно странным образом. Волна от брошенного камня достигает берега через какое-то время, и меня эта волна настигла в октябре. Я даже представить себе не мог, что так бывает…
19 октября в 12:45 я отправился на обед в управление комбината. Я не любил
В тот день я плотно заправился и пошёл на выход… В холле управления было просторно, и тусклое осеннее солнце отражалось в жёлто-глянцевитом мраморном полу. В больших панорамных окнах плыли оранжевые облака на бледно-голубом фоне и чёрные мартеновские трубы упирались в небо.
Я подошёл к гардеробу, чтобы забрать своё пальто, и услышал сзади себя голос:
— Молодой человек, предъявите пропуск.
Я обернулся и увидел охранника за моей спиной.
— Что? — удивился я, потому что у меня на входе пропуск не спрашивали, ни то что на выходе; это вообще была абсурдная ситуация, объяснения которой не было.
— Будьте добры — пропуск, — повторил он более настойчивым тоном.
— Пожалуйста, — ответил я и начал по всем карманам разыскивать пластик с моей фотографией и личными данными. — А в чём, собственно говоря, дело?
— Простая формальность, — сухо пояснил он.
— Ага… Пожалуйста… — Я протянул ему пластиковую карточку.
Он внимательно её изучил, сверил фотографию с моим «фейсом», достал ручку с блокнотом, записал табельный номер, имя и фамилию. «Откуда дует ветер?» — подумал я, вглядываясь в его каменное лицо. С таким же невозмутимым видом он вернул мне пропуск, а я крепко задумался, пытаясь понять, какие будут последствия у этой процедуры, но ничего не приходило на ум: я видел всего лишь верхушку айсберга и понятия не имел о том, что скрывается под тёмной водой.
Пока я возвращался на ВЦ, перебирал в памяти все возможные нарушения трудовой дисциплины: пьянство, прогулы, бесконечные опоздания, богатая коллекция порно на файловых серверах, нецелевое использование интернета, звонки с телефона начальника по межгороду и прочие шалости, — но я одного не мог понять, при чём тут «предъявите пропуск».
«Если бы моей персоной заинтересовалась служба безопасности, то они просто пришли бы на моё рабочее место или вызвали бы к себе в контору, как это уже случалось неоднократно, — подумал я. — Что-то происходит, но это никак не связано с работой…»