Пристрелочник

-- Ён - чих-чих. А сам - тык-тык. Головой мотает, а не слазит. А я давай поддувать. Шкурой какой-то. А тут оно как пых! Ну-у... Я-т думал - зачихают да выскочут. А оно вишь как. Господь, стал быть, не попустил.

-- И я не попущу. Мёртвых - обмыть, этого - под кнут. Потом всех троих - похоронить.

"Нет худа без добра" - русская народная мудрость. Серия провалов, в части внешних и внутренних угроз, заставили меня меньше радоваться окружающему миру, меньше доверять людям, меньше мечтать о "светлом будущем", о "волшебном городе", о "великом русском народе" - умном, добром, сметливом, о "белоизбанутой Руси", где дети не будут дохнуть в газовой камере, устраиваемой им их собственными любящими родителями...

Проще, Ваня, надо быть. Прощее и конкретнее. Мало засолить рыбки для хомнутых сапиенсов. Или ещё что полезное сделать. Нужно ещё вывернуть им мозги. Так, чтобы они не затоптали, не загадили, не превратили в дерьмо под ногами, или вон - в пепелище, всё это, трудами немалыми сделанное.

Даже не потому, что это "полезное" - моё. Что в нём и мой труд, часть моей души, кусок моей жизни. А потому, что спалив, истребив, изгадив они придут и скажут: "дай". "Дай как раньше. Раньше было хорошо. Дай ещё". А когда окажется, что больше нету, будут обижаться и безобразничать. Потом - голодать и холодать. И тут из них такое полезет... Тысяча зафиксированных случаев людоедства в блокадном Ленинграде...

"Так жить нельзя. И вы так жить не будете".

Что делать - понятно. По Макаренко:

"Не знаю почему, вероятно, по неизвестному мне педагогическому инстинкту, я набросился на военные занятия.

Уже и раньше я производил с колонистами занятия по физкультуре и военному делу. Я никогда не был специалистом-физкультурником... Я знал только военный строй и военную гимнастику, знал только то, что относится к боевому участку роты. Без всякого размышления и без единой педагогической судороги я занял ребят упражнениями во всех этих полезных вещах".

Всё это было. Есть уже здешний личный опыт. У меня в Пердуновке. Но там я работал с мальчишками, с сиротами, с "кусочниками", проданными родителями за мешок зерна. А здесь взрослые мужи, боевые товарищи, русские ратники... И что? Они что, не люди?!

"После работы мы ежедневно по часу или два всей колонией занимались на нашем плацу...".

Хай поднялся немедленно:

-- Да ты шо?! Да мы, мабуть, отдохнём... Да мы лучше чего полезного сделаем...! Да никто ж такой глупости не делает...! Дело делать надо, а не ногами дрыгать...! Не можу! Раны болят! От супостатов полученные...

И это всё - правда. И мне на эту правду - плевать. Извиняюсь.

Я это уже проходил. Чуть другие условия, статусы, личный состав. "Один в один" воспроизводить нельзя. Но есть, пусть и не самое главное, но для меня важное: мне на "всехное мнение" - плевать.

"Делай или сдохни", "свобода или смерть". Свобода выполнять мои приказы. Другой свободы здесь нет. Иначе - сдохнем все.

Понятно, что часть "шагистики" для части инвалидов - неуместна. Ну не гнётся у человека нога! Так и не надо! Вон верёвка между деревьями подвешена - пройди её на руках. В остальное время - быть на плацу, стоять смирно, исполнять доступные по здоровью экзерцисы. Нет? Не хочешь/не можешь? - Вечный потрошильщик рыбы.

Это из самых противных занятий. Сортир драить после этого - отдых.

Главное - набор возможных упражнений, обязательных к исполнению. В одно время и в одном месте со всеми. Хоть глазами хлопай - но в такт.

Ну, совсем лежачих у меня нет. Ограничено годные. Им нужно помочь. Их нельзя жалеть.

Ме-е-едленно:

Жалеть - нельзя.

Жалостью - не накормишь.

И никакую леность, хитрость, сачканутость - прощать нельзя.

-- Не получается? Повтори.

Там были реальные мужские слёзы. От боли в худо залеченных частях тела. Там были... разные слова и эмоции. Мне плевать. Вы приняли присягу? - Делайте. Я - не ГГ, я - ДДДД.

У меня и у Чарджи были наработаны методики. Но это для детей. Здоровых, растущих. Здесь... Мара первые дни с плаца не уходила. Своих пациентов она со ста шагов чует: у кого что болит, у кого скоро заболит... К симулянтам она беспощадна:

-- Не можешь? Болит, бедненький? Ну пошли со мной, миленький. Я тебя вылечу. И от этой боли, и от твоей хитрости.

Один, таки, умер. Сам дурак: разодрал себе почти зажившую рану, чтобы не напрягали. Сделал это без свидетелей, в зарослях. Где и истёк кровью.

На третий день два чудика ломанули склад с текстилем, выбрали, по их мнению, подороже, слезли с "Гребешка", погрузились в лодочку и пошли вверх по Волге.

"Ломанули"... чего ломать-то?! Дверь щепочкой прикрыта, чтобы птицы не залетали. Да и от кого закрываться? От своих? Эти чудаки решили перейти в разряд "чужие". Хоть и без телескопических челюстей, но тоже... противно.

Истории с ушкуйниками и мещерой как-то, с трудом, но дошли до моего сознания. Сквозь пелену иллюзий и трясину текучки. Начав военную подготовку, я запустил и другие аспекты милитаризации. Установил, наконец, посты по периметру. Только ночные, по два человека, 4 штуки.

Больше 4 часов на посту человека держать нельзя. Две вахты по 8 человек.