Приступ

Летом, когда я первый раз показывал ей такой инструмент, чисто случайно навёл его на пристань, где, укрывшись за стеной сарая, переодевались девки-работницы. Случайно. Надо же куда-то трубу направить. Она понимает, но подкалывает непрерывно.

— На, глянь. Может кого узнаешь.

Гапа слезла с коня, скинула рукавички, принялась пристраивать к глазу трубу, поданною мною.

Осунулась. Ночь и ей непросто далась. После встречи велел отдать её санки больным, самой сесть на коня. Верхом она ездить умеет: заставил выучиться. В седле держится, спокойная гнедая кобылка её сюда довезла. Но к подобному времяпрепровождению привычки нет, вон как тяжело с седла сползала.

Надо, Гапа, надо. Для этого и тащу тебя в общем строю. Ты единственная в моей команде, кто нынешнее околокняжеское окружение в лицо знает. Хоть некоторых из них.

— Что, постарела?

Агафья, не повернувшись, продолжая неотрывно смотреть в трубу, уловила моё внимание.

— Нет. Краше прежнего. Узнала кого?

— В третьем ряду правый — сам Жиздор. За ним — ясельничий. Приставал раз, лапал. Во втором ряду левый — сотник один. Из ближней стражи, не пускал как-то. За ясельничим через ряд — из спальников молодых, Катьке глазки строил. Всё выглядывал — куда ж инокиня с княжьего двора бегает. Прятаться пришлось.

Гости — жданные.

Меня начало трясти. От волнения, от радости, что пришли куда нужно, что не ошибся, что… вот прям сейчас… будет… Дело, ради которого мы сюда и пёрлись.

— Чарджи, рас ам боб? (Что скажешь?)

— Мечников — влево, стрелков — прямо. Хором — стрелы. Они — на лучников, мы их — в бок.

— Снег…

— Глубокий — у леса. Через десять шагов — по бабку. Цепью. Подъехать на сотню шагов. Конных — спешить или положить. Возы — первый-последний. Чтобы не выскочили.

— Любим?

— Сто — далеко.

Тема… особенно в присутствии Охрима…

Был в Рябиновке у Акима Яныча молодой парень, лучник Охрим. Хороший парень, не скандальный, ко мне дружественный. Когда «пауки» взбунтовались, из-за моего похода за раками и последующих игр с Пригодой, ворвались в усадьбу и собрались разнести всё вдребезги пополам, Охрим и Чарджи сумели напугать озлобленных мужиков меткой лучной стрельбой. «Верный» Аким Яныча, из последних его воспитанников в «славной сотне храбрых смоленских стрелков», Охрим перебрался вместе с ним во Всеволжск.

Потом…

Аким Яныч, между нами говоря, язва. Обидеть человека до слёз, на ровном месте… «как два пальца». У него без скандала пищеварение не работает. Охрим в Рябиновке терпел. Да и деваться некуда было. Во Всеволжске… Я к нему с добром, Сухан, бывших сослуживец его, хоть и «мертвяк ходячий», но дай бог и живому так.

Аким парня обругал и выгнал. Думал: поутру дальше службу служить будет. «Как и не было ничего». В Рябиновке такое случалось. А тут парень пришёл ко мне, попросился в стрелки. Я взял.

Аким… выговаривал, слюнями брызгал. Не первый и не последний раз. Я утёрся. Объяснил. Он не понял. Тогда — гавкнул. Три дня Аким ходил злой, на всех шипел. Потом остыл. Неправоту он, конечно, не признал. Но с людьми своими стал… аккуратнее.

Парень толковый, стрелок хороший. Годами других постарше, к молодшим по-братски, но без панибратства. Стал десятником. Показал себя, выучился — стал турманом (взводным).

В таком качестве он и пошёл в Костромской поход под командой Чарджи.

В одной из тамошних стычек Чарджи допустил ошибку: не предусмотрел повторной атаки противника.

* * *

Понимаю: такое — редко.

«Кавалерист-Девица» пишет, что, в одном из сражений её полк раз за разом ходил в атаку. Но не целиком, а по-эскадронно. Она же была столь увлечена процессом, что присоединялась к каждому атакующему эскадрону. За что получила взыскание от командира.

Феодальные армии так, «кавалерийски по-девичьи», воевать неспособны. Как правило, только один удар. Собрать, построить и заново повести людей в атаку — редкий талант. И полководца, и его войска. Наскок-отскок-разворот-наскок — тактика других, степных ополчений. Боплана я уже…

* * *

Здесь повторную атаку сумели исполнить лесовики. Чарджи не предусмотрел, выдвинул лучников вперёд, на короткую дистанцию, не обеспечил им прикрытия. Охрим возражал, Чарджи — шипанул. Типа:

— С-с-струс-с-сил?

Дело дошло до рукопашной. Что стрелкам категорически… факультативно. Были потери, у Охрима выбили глаз. Какой лучник с одним глазом? — Вывести за штат.

Охрим озлоблен на Чарджи: на ровном месте, по глупости, подвёл под увечье. Конец карьеры, конец любимого дела, конец жизни. Чарджи вину свою понимает, и от этого более злобится.

У парня после увечья — крутой депресняк и чёрная меланхолия. Жалко, но смотреть противно.

Тут я понимаю, что Ростиславу Андреевну без верного человека, который сможет присмотреть и сталью защитить, отпускать нельзя. Ивашко… от сердца оторвал. Но — надо. Место начальника моей охраны — пустое.

— Охрим, пойдёшь?

— Не, Воевода, бездельем маяться, брюхо отращивать… Тупое занятие.

Я эти слова Ивашке пересказал. Тот… вроде бы пожилой уже по здешним меркам мужчина. Но как он в больничку бегом бежал, где Охрим лечение заканчивал…