Приступ

В православии посмертно не крестят, запрещено Карфагенским собором, но нашим… если очень хочется, то можно.

Мой вестовой Пантелеймон, чуть поспавший после ночных событий с его участием, и снова переполняемый гордостью — дозволили ларец с мощами самого Святого Климента взять, несколько поднатужившись, установил святыню на положенное ей место, в нишу за престолом. Завозился там, вылез в пыли:

— А тама чего?

Ткнул пальцем в стоящий в соседней аркаде кипарисовый саркофаг. Антоний, что-то сосредоточенно считавший на пальцах, зло фыркнул:

— Бестолочь. Мощи. Варвара-великомученица.

Заметив моё недоумение, деловито объяснил:

— К собору перенесли из Златоверхого. А назад вернуть… руки не дошли.

Снова фыркнул, раздражённый необходимостью отвлекаться на всякие идиотские вопросы неучей, и убежал к главному алтарю.

Пантелеймон обиделся от такого неуважительного к нему, герою взятия и вообще, отношения, когда Антоний отошёл, подёргал меня за рукав и тихонько спросил:

— Эта… Господине. А чего у ей подол с гроба торчит?

— Какой подол?

— Ну, еёный. С отселя не видать, а ежели под престол слазить…

Я сразу представил, какой хохот будет стоять во всех княжеских дружинах, когда узнают, что «Зверь Лютый» на карачках под престольную срачицу залез. И там застрял.

Ваня, с каких пор тебя стало волновать мнение неизвестных тебе придурков? Ты что, политиком стал? — Да. Но привычек на потребу — менять не буду. А то ещё и крестным ходом ходить заставят.

Скинул шлем, пояс с портупеей, стал на четвереньки и полез. Единственный глаз Охрима, стоявшего рядом, с моими вещами в руках, превысил по площади два обычных. Нет, пожалуй, три.

Посмотрел. Вылез. Подумал. Одел железяки. Пантелеймошка аж подпрыгивает вокруг от нетерпения. Но молчит — выучка. Ещё подумал. Будет скандал. Возможно — с плахой. Но деваться некуда — иначе хуже. Со святынями как с брюшным тифом: лучше перебдеть, чем недоблюсть.

— Охрим, будь любезен, убеди присутствующих покинуть помещение храма.

— Э… А куда?

Тоже выучка. Не идиотское «почему», а — укажите направление.

— К… к едрене фене! Вякающим — в морду.

Пошёл хай. Антоний кинулся спросить — я вежливо принёс извинения за доставленные временные неудобства. Два Владимирских попа извинений не приняли — их вынесли за шиворот. Пантелей смотрел на меня умоляющими глазами: «не прогоняй!». Но когда я велел ему срочно притащить сюда князя Андрея, снова напыжился: да такое только услышать — «в жизни раз бывает».

До Западного дворца — 60 метров, через пять минут — «гром гремит, земля трясётся». Ещё — орёт благим, и не только, матом мой вестовой. Которому будущий государь Всея Святыя Руси собственноручно выкручивает ухо.

«Шаркающей кавалерийской походкой…».

В смысле: вприпрыжку, спотыкаясь, скособочившись, пылая злобой и негромко матерясь…

«Тут в светлицу входит царь.
Стороны той государь».

Но он про это ещё не знает.

— Здрав будь, княже. Отпусти мальчонку. И людей своих отпусти.

Андрей зыркнул. Фыркнул. Шикнул:

— Пшшли.

Я не стал испытывать терпение будущего благоверного и, возможно, святомучениского:

— Мальчонка, которому ты только что чуть ухо не оторвал, полез возвращать на место мощи Святого Климента…

— А! Так вот кто…!

— Погоди. И увидел из-под престола край ткани под крышкой того гроба.

Андрей оглянулся.

— Там — мощи Варвары-великомученицы. Если торчит край пелены — значит его недавно вскрывали. И неаккуратно закрыли. Ткань — белая, не пожелтевшая. На свету долго не была.

— Наш-ши?

М-мать. Когда Андрей шипит… мне тревожно.

— Не знаю. Потому тебя и позвал. Откроем и посмотрим. Сухан, за тот край возьмись.

Мы с Суханом осторожно приподняли крышку, сдвинули её на угол саркофага.

И оба, мы с Андреем… зашипели. Я — на вдохе, типа: «Уёх…!», он — на выдохе, «Схрш…».

В гробу лежала молодая девушка, со свежим беленьким личиком, маленькими ручками и ножками, белой, не сморщившейся, не потемневшей, как у Климента, кожей. Голая. Вообще. Исключение: на голове белая повязка с золотым шитьём. Покрывала, которые должны были закрывать её в несколько слоёв, были сбиты в ком к краю, к ногам.

Без грудей. Обе — отрезаны.

Я несколько оху… мда… сильно удивился.

Понимаю: для истинно верующего христианина, православного или католического толка, такая… «резьба по трупам» — привычная, надоевшая уже, картинка. Как крестился, так и приложился. К какому-нибудь продукту «фрезеровщика по костям». Но я — атеист и меня такая… истовая паталогоанатомия… несколько напрягает.

Нет-нет-нет! Вы не подумайте! Людей резать у меня уже хорошо получается! Живых. Мужиков. А вот разделывать молоденьких девушек… Но, я уверен, «Святая Русь» и этому научит.

Говорят, отрезанными головами принято играть в футбол. А отрезанными сиськами? — В крокет? Жаль, у нас эти игры не распространены. Может, городки на что сгодятся? — Методички спортивные придумаем. Собрав лучшее из многовекового опыта выдающихся отечественных палко-кидателей. Типа: берёшь за сосок большим и указательным пальцами правой рукой, раскручиваешь над головой и, на выдохе, с подшагом…

* * *