Приступ

В Антиохии и в Царьграде башни ставят «на перестрел»: чтобы атакующие одну башню попадали под стрелы двух её соседей. В Феодосиевых стенах Константинополя внутренняя стена высотой 12 метров и шириной 5 метров через каждые 55 метров укреплена шестиугольной либо восьмиугольной башней высотой в 20 метров, общее количество — сотня.

Здесь от Василёвских до Белгородских ворот — одна. На в полтора раза меньшем отрезке от Белгородских до детинца — четыре: линия стен идёт по краю обрыва, изгибаясь вслед за ним. Сильный участок, защищаемый крутым природным обрывом, усилен четырьмя башнями, слабый, защищаемый копанным рвом, одной.

Причина установки поворотных башен: сопряжение бревенчатых клетей, составляющих основу вала, иначе, чем под прямым или развёрнутым углами, неудобно.

Во внешних обводах укреплений — шесть ворот. У Боголюбского — восемь тысяч воинов. Можно по полторы тысячи на калитку. В городе тоже восемь. Если половина гарнизона ударит по любому лагерю, то… Дальше подробности: а какого уровня бойцы, а где у них кони, а глубоко ли вкопан частокол вокруг лагеря, а быстро ли сеунчеи скачут…

Классический пример из теории игр: при равенстве сил осаждающие всегда проигрывают. Если не обращают внимания на мелочи. Типа: накидать «чеснока» к воротам. Тогда и сами на штурм не пойдут, и осаждённые на вылазку не кинуться.

Конкретно: четыре дороги — Белгородская, Василёвская, Печерская и Угорская — сходятся к четырём воротам. Между дорогами есть переходы. Отскочил от одних ворот на пару вёрст, перешёл на другую дорогу, побежал к другим воротам.

Время.

Добавь пока гонец скакал. Добавь возможность демонстрации у «твоих» ворот. Вот они раскрылись, вот выехала сотня всадников… Ты же не видишь — что там за ними. Может, это у тебя — направление главного удара, а там, откуда гонец — отвлекающий?

Общее правило: в «Святой Руси» крепости осадой не берут. Наши люди скорее умрут с голоду, чем откроют врагу ворота. Крепости берут внезапной атакой — «изгоном». Изменой, обманом. Или — штурмом. Через верх, по лестницам. Стенобитные орудия не применяются.

Киевляне вполне разумно не собираются сдавать город: «изгоном» — поздно, блокадой — сами сдохните, приступом — невозможно. Только изменой. Или — «Зверем Лютым».

* * *

Подобные мелочи и составляют немалую часть повседневного труда предводителя осаждающих. Его таланта, профессионализма и благоволения господнего. В смысле: удачи. Именно этим Боголюбский и занимался весь следующий день. Влез на коня затемно и поехал. Указывая на несуразности и вправляя мозги. Аж до… Да, вы правильно поняли, глупые и ленивые мозги именно там и оказывались.

Ко мне он добрался хорошо за полдень. Я, как раз, отсыпался после трёх… да, уже трёх бессонных ночей. Что сразу привело его в бешенство.

Виноват: он оттуда и не выходил.

Вратибор, увидев как я спросонок протираю глаза, а Андрей шипит по-змеиному, выскочил из избушки. Дабы не присутствовать при смертоубийстве. Вообще, многочисленная свита штабных, которых я видел вчера, как-то рассосалась.

Ни сидеть спокойно, ни стоять Андрей не мог. Присаживался на лавку, вскакивал, делал пару шагов, снова усаживался. И не выпускал из рук свой меч.

Рукоять меча Св. Бориса в качестве тренажёра для разминки пальцев? — М-м-м… есть в этом какая-то… исконная посконность.

Сухан принёс воды. Я старательно умылся, утёрся, улыбнулся.

— Перекусить не хочешь?

— Нет!

— А я съем чего-нибудь. О, сало с чёрным хлебом. Красота. И стопочка. Красота два раза.

— Ты…! Вчера обещал сказать…!

— Я обещал сказать через два дня. Срок не истёк.

— Хр-р-р!

— Но я скажу. Порадовать тебя, брат мой Андрейша, для меня большое удовольствие. Ну, будем.

И я опрокинул. Крякнул, занюхал, выдохнул, закусил.

— Ты точно не хочешь? Хлебушек свежий, духмяный.

— Ну! Говори!

— Не нукай. Печку на верхнем конце посада видел? Пустой двор, мусор валяется, печка полуразваленная…

Он замер, судорожно гоняя туда-сюда зрачки, вспоминая картинки, прошедшие только что перед глазами. Ага, вспомнил.

— Из этой печки идёт ход в город. Выводит в подземелье одной боярской усадьбы. Ночью я по нему прошёл. Почти до конца. Там лестница такая… высокая. Поднялся. Ляду потрогал. Открывать не стал. Мало ли кто там.

— А если она завалена-заколочена?

— Развалим и расколотим.

Это ж не проездная башня. Как в Городце, где второй этаж забит камнями, и это всё рушится, перекрывая проход, при взятии ворот противником.

— И с откудова ты про такое… прознал? Из свитка кожаного?

Взгляд… дальше должна идти фраза: «Признавайся, изменник родины!». И железкой своей — раз! раз! Сикось-накось. Накрылся Ванюша… большим кириллическим хером.

Андрей, похоже, ждёт, когда мои отсылки к «свитку Иезекиили» приведут к явно бредовому результату. Тогда он успокоенно выдохнет:

— Такой же дурак и обманщик, как все. Грядущее одному лишь ГБ известно. Пророк? — На плаху.

Увы, князь страстотерпячий, придётся тебе ещё малость страстно потерпеть. Продолжай вкушать истину. Только соус переменю.