Присутствие необычайного

Она шевельнулась во сне, глубоко, с удовольствием вздохнула — приснилось что-то приятное — и вновь, как укрылась в безмолвии… А Антона Антоновича охватил прилив горечи; все ей было нипочем, ничего не ценила, гуляет от мужа — в этом он уже не сомневался, — другая бы на ее месте… И что еще, какие еще блага и развлечения ей требовались?! Уж он ли не ухаживал, не любил?! В прошлом году ездила по путевке в Сочи, нежилась в теплом море, сам он не поехал, вкалывал, надо было сдавать к сроку, к сентябрю, школу. В будущем году, если захочет, полетит с туристами хотя бы в Париж или куда там еще — уж он в обкоме профсоюза расстарается для нее, ему дадут… И что, какая дьявольская сила держала его, будто на привязи, у этого неблагодарного создания?! Антон Антонович смотрел на спящую жену, на обрисовавшийся под простыней округлый холмик бедра, на голое яблочко пятки. Нет, надо как-то вырваться из этого унизительного плена, он давно уже не Антошка! Хватит, покуражилась над ним, выставила на позорище!

Антон Антонович опять взглянул на часы: ночь подошла только к четырем, можно было еще поспать, но он не уснул. Лежал и укреплял себя в решимости: сына ей не отдаст, да Ираклий и не выберет ее, ходит последние дни, как обиженный, — станут они жить вдвоем. Может быть, раз в месяц он позволит матери повидать сына — один раз, не чаще. Наталку, видно, придется оставить ей… Как все это неладно! Но пусть уж живет по своему вкусу, квартиру они поделят, — и пусть развлекается, после пожалеет, когда набедуется. Но он, Антон Коробков, будет тверд: к нынешнему возврата не допустит.

Он с трудом в этих мыслях дотянул до семи часов и тихонько, по привычке, чтобы не разбудить Мариам, сел на постели. Но тут же спохватился, он не станет ее больше беречь, да еще в такой день, и как бы ненароком вставая, двинул коленом стул…

Мариам пробудилась, приоткрыла глаза. А через мгновение заулыбалась, вспомнив, какой это день, и сон отлетел от нее.

— Ты уже проснулся, Шарик! — весело сказала она со своим пленительным акцентом. — Торопишься?.. Я сейчас, милый, сейчас… еще минуточку. — И она с наслаждением вся вытянулась под простыней. — Сейчас покормлю тебя завтраком, Шарик!

Она называла его Шариком, как собачку… И правда, он словно бы катился по земле мелкой походочкой — невысокий, кругленький, с брюшком, а не шагал. Антон Антонович знал это о себе.

В Кремль он пришел задолго до назначенного часа. И вместе с другими, такими же волнующимися товарищами, бродил некоторое время по истинно поражавшим своим великолепием залам дворца. Особенно заинтересовала его палата со сводами, вся в иконах и картинах на божественные темы, понравились ему и картины, вполне жизненные, реалистические, одобрил мысленно мастерски выполненную — он-то понимал в этом деле — замысловатую кладку сводов. Затем в огромной, белой, расписанной золотом по стенам, по карнизам, по оконным обводам палате вежливая девушка опросила его, как и других, для небольшой анкеты — фамилия, имя-отчество, место работы, какие награды уже имеет. К этому моменту собрались все награждаемые: человек сорок — сорок пять, и стали рассаживаться в приготовленных для них креслах.

Началось вручение… Сперва зачитывались указы о награждении товарищей, получивших высшие ордена: Ленина и Октябрьской Революции. Антон Антонович, скромно усевшийся в заднем ряду кресел, весь напружинясь, ждал своей фамилии. Он был так напряжен, что не сразу узнал ее, когда незнакомо громко раздалось: «…награждается Коробков, Антон Антонович», и лишь после затянувшейся паузы его как ударило: это же он и есть! Он заторопился, едва не побежал и, изменившись в лице, побледнев, принял из рук сдержанно улыбающегося человека в темном костюме аккуратно раскрытую коробочку с разноцветно мерцающей драгоценностью на сине-голубой ленточке. Выслушав поздравление и пожав протянутую ему руку, Антон Антонович выкрикнул, не рассчитав силы голоса, «спасибо!» и уже не помня себя, поспешно покатился сквозь аплодисменты присутствующих на свое место.

По окончании церемонии их всех сфотографировали общей группой: на память каждому об этом дне.

Домой Антон Антонович тоже спешил — почему? — он и сам не мог бы сказать — показаться поскорей с орденом на груди, как бы в новом, лучшем качестве жене, главной своей мучительнице. Нет, этого в его ясных мыслях не было… Но, поднимаясь по эскалатору метро, он перепрыгивал через ступеньку, а выбравшись на улицу, покатился, обгоняя других. Оказавшись дома, он в первую минуту непонятно почему огорчился, не застав Мариам. Навстречу ему рванулся Ираклий — тот был непритворно счастлив: потрогал орден, погладил его и кинулся целовать отца; Наташка обвила его шею тепленькими, маленькими руками и повисла на нем.

— А мама ушла на рынок, — объявил Ираклий, — что-нибудь вкусненькое, сказала, к обеду…

И Антону Антоновичу опять же непонятно почему полегчало: все-таки, значит, Мариам не совсем потеряла совесть, задумала вот устроить для мужа праздник.