Притяжение I

Но ответить я уже не смогла, потому что сознание померкло. В себя я пришла далеко не сразу и была немало удивлена, обнаружив карету скорой помощи и суетящихся вокруг врачей. Оказывается, консьерж заметил, что лифт застопорился, пришел проверить, в чем дело, заметил меня без сознания и вызвал скорую, которая тут же, уложив меня на кушетку, стала пихать ватку с нашатырным спиртом. Запах концентрированной кошачьей мочи – мертвого поднимет. Бесцеремонно отпихнув руку врача, я резко села. Голова закружилась так, что я не смогла разобрать, где люди, где машина, где аппараты, а где я. Слышались какие-то голоса. Шея болела, но ее продолжали щупать, от чего она болела еще сильнее.

– Вас нужно отвести в больницу и сделать снимки, – строго резюмировала женщина врач, когда круговорот предметов и людей немного остановился.

– Еще чего не хватало, – возмутилась я. – Я хочу лечь спать. Давайте бумагу, я знаю правила. Подпишу отказ от госпитализации. И постарайтесь, чтобы медицинская тайна не вышла за рамки этой машины. Если в газетах напишут об этом хоть слово – я вас засужу! – пригрозила я. Сама не ожидала от себя такого, но я злилась. И совершенно не на доктора. И даже не на Шарлин и Генри. Я злилась на себя, собственную глупость и беззащитность!

Перепуганная доктор изменила в документах мои данные, и, получив от меня подпись, отпустила восвояси. Вторую попытку дойти до квартиры самостоятельно я предпринять не решила и попросила консьержа мне помочь, учитывая, что головокружение не утихало, и я вряд ли смогла бы добраться до квартиры самостоятельно. Взяв с консьержа зарок не рассказывать Генри о том, что произошло, я зашла в квартиру и закрыла все замки, какие были на двери. А добравшись до комнаты – еще и комнату изнутри подперла стулом. Так, на всякий случай. Люсиль, видя, как мне больно и плохо, сразу же запрыгнула на колени.

– И только твоя любовь, Люсиль, у меня и осталась… – горько протянула я, падая на кровать и сжимая кошку в объятиях.

Наутро я проснулась с сильнейшей головной болью, к тому же шея болела так, словно ее сломали, потому первым делом направилась на кухню, в поисках чего-нибудь, способного унять боль. Кэролайн, суетившаяся на кухне, едва не выронила сковородку при виде меня.

– Мисс Уэйнрайт, вы в порядке?

– Конечно, а что случилось? Вы не могли бы дать что-нибудь от боли?

– Разумеется! Может вам вызвать скорую?

– Зачем? – недовольно протянула я, присаживаясь за столик и, полагая, что единственная чашка кофе, стоящая на нем, предназначена мне.

– Ваши синяки очень плохо выглядят, – она поставила на столик стакан воды и таблетку.

– Какие синяки? – я вскочила и подбежала к зеркалу. Действительно, на шее остались четкие следы пальцев того человека, который меня душил. Замечательно. Еще только повода для сплетен мне не хватало. – Не говорите ничего мистеру Эллингтону, – приказала я, словно уже являлась хозяйкой в этом доме.

– Извините, но я не могу утаить от него такое.

– Что ж. Тогда хотя бы позвольте мне самой ему все рассказать. Не хочу, чтобы он переживал, – хотя прекрасно понимаю, что переживать он будет не обо мне, а о том, выдала ли я тайну Шарлин.

– Не скрывайте от него ничего, пожалуйста. Он хороший человек и обязательно поможет, если вы попали в беду.

– Хорошо. Вам нужна помощь с завтраком? – поинтересовалась я, приняв таблетку.

– Что вы, – улыбнулась женщина. – Это моя работа – мой хлеб. Если вы станете ее выполнять – меня уволят. Присаживайтесь, я сейчас накрою на стол. Извините, что сегодня задержалась.

– Я не знаю правил этого дома, поэтому вам не за что извиняться. Спасибо вам за старания.

На завтрак был фруктовый салат, приправленный сладким черничным йогуртом, кофе с горячим бутербродом из сыра и колбасы, и апельсиновый сок, который, как я поняла, входил неизменным пунктом в меню на завтрак. Я не имела ничего против. Неспешно наслаждаясь едой, принялась изучать газеты, стопкой сложенные на столе, наверняка, для мистера Эллингтона. Но поскольку сам он неизвестно где и неизвестно когда вернется, ими воспользуюсь я. Да… худшего начала дня и придумать сложно. На всех главных страницах газет красовались мои фотографии. Нет, не наши с Генри, а именно мои. «Золушка осталась без принца», «Тысячам голодающих он нужней, а я – подожду». «Одинокая принцесса с небесным фонариком». «Разбитые мечты улетают на небо». Отлично. Великолепно. Пре-вос-ход-но! Вместо того чтобы выложить наши совместные фото и написать о неземной любви, они, можно сказать, напрямую объявили, что жених бросил невесту ради другой женщины и ведь не возникнет вопроса – какой именно. Все сразу поймут, с кем он был… Чертова любовь!