Если выключить верхний свет и оставить горящими только матовые круглые светильники по бокам двух овальных зеркал, создается впечатление, что находишься в зале какого-нибудь старинного замка. К тому же здесь есть музыкальный центр, который Стасик спешит зарядить диском Сальваторе Адамо.
В одном из парикмахерских кресел перед зеркалом в форме перевернутой капли сидит Юлия. Голова ее опущена, и лицо наполовину спрятано за густой вуалью темно-русых блестящих волос. В руке ее керамическая чашечка с коньяком, в пепельнице перед ней тлеет очередная сигарета.
– Ну и ну-у… – уже не скептически говорит Маня. – Такого еще не было.
– Да, – соглашается Лукашина, – такого еще не было.
– Слов просто нет! – возмущается Зоечка. – Она его из депрессии вывела. Весь год носилась с этим уродом, как с писаной, блин, торбой! Из кризиса среднего, мать их, возраста, вытаскивала, а он… Век живи – век удивляйся.
Ничего тут нет удивительного, – Ленка, увлеченно читающая психологическую литературу, может при желании объяснить все. – Это же классика! Мужик испугался ответственности, такое на каждом шагу… Увидел, гад, насколько для Юли все серьезно, и струсил.
– Для нее, всегда все серьезно, – замечает мастер нейл-арта Мариша, печально закусывая коньяк долькой лимона.
– Слишком!
– Да не ответственности он испугался, – подает голос Стасик, поправляя на голове разноцветные полосы фольги. – А несоответствия! Вы его видели вообще? Вот и подумайте – кто он и кто она?! Ей же соответствовать надо, а как? С его-то данными…
– Да. Трудно.
– Вот-вот…
Юлия тихо всхлипнула, подняла голову, чтобы опустошить очередную рюмку и затянуться. Из тусклого, затуманенного дымом зеркала на нее смотрело бледное, заплаканное лицо. Рассеянный желтый свет круглых плафонов и голубое мерцание кварцевой лампы над дверью создают странное, зловещее освещение – как в мистических триллерах.
– Самое страшное – накануне… накануне отъезда. Почему? Ведь я… старалась быть хорошей. Я ведь и вправду столько ему сделала… Почему?! Почему – так?!! Я думала, он меня любит…
– Почему, почему… – мрачно проворчала Лукашина. – Потому что! Кто тебе сказал, что любят – хороших?
– Вот именно, – деловито закивал Стасик, тряся шуршащей фольгой. – Всем ясно – любят вамп!
– Кого? – не поняла Маня.
– Роковых женщин. Стерв, короче, Мань. Тех самых, кто ноги о них вытирает…
– Неужели даже тебе это ясно?! – не удержалась Мариша.
– А то! – Стасик мечтательно закатил глаза.
И заботливо подлил Юлии коньяку. Она автоматически поднесла к губам кофейную чашку, остро пахнущую алкоголем. Подняла взгляд, словно ища у неба ответ на все мучительные вопросы.
Над зеркалом, придавая шик скромной комнате, висит стильный черно-белый коллаж. С него Юлии улыбаются кокетливо, хищно, презрительно, а чаще – равнодушно, женщины-вамп прошлого и нынешнего века, от Марлен Дитрих до Скарлет Йохансон. Вот стервы так стервы – представить, чтобы с любой из них кто-нибудь посмел так поступить… немыслимо!
– И как я родителям скажу? Они-то, наивные, думают, дочка завтра улетает с женихом в Испанию!
– А почему не в Турцию?
– Он всегда очень хотел в Испанию. Говорил, там красиво. И – таинственно.
– Ха! Он хотел в Испанию, а эта… мать Тереза уволилась с работы и на последние деньги купила с ним в пополам дорогущий тур на три недели!
Лукашина с досадой утопила окурок в большой чайной кружке с остатками пива. И принялась нервно стягивать фольгу с волос Стасика.
– Ты уволилась?!! – возопил Стасик. – Зачем?!!
– А кто бы ее отпустил, интересно, по-другому – в разгар сезона?! Когда народ с дач наконец-то в Москву ломанулся?!
Юлия опять глухо зарыдала, захлебнувшись густым сигаретным дымом.
– Тихо, тихо, тихо… – обняла ее за плечи Маня. – Мы все сейчас придумаем…
– Куколка моя, ну что мне для тебя сделать хорошего, а? – схватилась за сердце Зоечка. – Ты только скажи…
Все девчонки, Стасик и даже глянцевые звезды экрана и шоу-бизнеса смотрят сейчас на нее с той же мыслью в глазах и на лицах.
– Лен, – говорит вдруг Юлия ровным, совсем не всхлипывающим голосом. – Подстриги меня.
– О! Хорошая мысль, – с готовностью отзывается Ленка. – Начинать менять жизнь нужно со смены имиджа, я это всем клиенткам говорю… Как будем стричься?
– Вот так.
– Ты… вообще?!!
Но Юлия упрямо показывает пальцем на фото одной из «вамп» в короткой, изысканно «рваной» стрижке.
– И покрась так же. Прямо сейчас.
– Только не я.
– Да ты что, рехнулась?! – взвилась Маня. – Через мой труп! Чтобы я позволила из твоей гривы этакую осветленку сотворить? Да еще Лукашинской собственной рукой?!
– Юль, знаешь что… ты подожди до завтра, – осторожно посоветовала Лукашина. – Только до завтра. Утро вечера-то мудренее. Проснешься, посмотришь… и если не передумаешь – я, конечно же, в полном твоем…
Ленкин профессиональный тон, которым она обычно разговаривает с особенно неадекватными клиентками, мог бы помочь и теперь. Но при слове «завтра» глаза Юлии потемнели. Ее глаза-хамелеоны меняли цвет в зависимости от освещения и настроения Юлии. Теперь они вдруг сделались темно-серыми с каким-то дьявольским, изумрудным отливом.