Никто и опомниться не успел – с такой стремительностью она схватила с полочки ножницы. Стасик только громко сглотнул, а из руки у нее уже свисала блестящей змеей длинная волнистая прядь, срезанная с макушки.
– Упс… – сказал Стасик.
– Лен. Сделай, как прошу, пожалуйста… Нет? Ну, ладно, тогда я сама, – и Юлия снова поднесла руки к голове.
– Отнимите у нее ножницы, быстро! – завопила Маня. – Она ж психическая, не видите?! Еще зарежет кого…
– Да подстриги ты ее, Лен, – посоветовала Мариша. – Подстриги, волосы не зубы…
Еще через час все те же, сидя все там же, только в чуть более расслабленных позах, снова смотрели на Юлию. Но уже не с жалостью. С гораздо более разнообразными чувствами.
– Красотка… – восторженно протянула Зоечка. – И кому достанешься?!
– Не думала, Малеева, что тебе так блондинистый цвет пойдет, – одобрительно удивилась Маня.
– Это потому что он не блондинистый, – поправила ее Лукашина. – Не блондинистый, а кипенно-белый.
– Даже с голубоватым отливом! – восхитился Стасик.
– Сам ты с голубоватым отливом. Я же говорю – кипенно-белый, как лист бумаги. Такого эффекта очень трудно добиться на темных волосах, – гордо пояснила Ленка. – Это круто, – заключила она.
– Юлек, а давай я тебе сейчас маникюр ярко-красным лаком сделаю – таким, знаешь, совсем вампирическим?! И педикюр – тоже!
– Давай… – согласилась Юлия.
Она смотрела в зеркало, видела себя и не узнавала.
С этой рваной короткой стрижкой, выполненной Ленкой с редким вдохновением и всегдашним мастерством, с этим действительно крутым – по-другому не скажешь! – цветом волос, стильно уложенных пахучим гелем… Совсем иначе смотрелись покрасневшие веки и серо-зеленые глаза-хамелеоны в темных, слипшихся от слез ресницах. И небольшая родинка над левой бровью, и особенно – распухший, потерявший от слез четкие контуры, яркий рот… Что-то в этом было… демоническое. И порочное. И в то же самое время – беззащитное. То, что, как инстинктивно вдруг почувствовала Юлия, не может не изменить теперь ее жизнь.
– Ну вот, успокоилась, слава тебе, Господи… – обрадовалась Маня. – Теперь – к делу. Я лично с начальством поговорю, чтобы тебя обратно взяли.
– Не-ет, – Юлия задумчиво помотала головой.
– Правда, Юлька! Мы все поговорим. Да твои клиенты в шоке были, когда мы им эту новость сообщили, ты же – классный косметолог! Значит, так – завтра выходишь на работу.
– Нет.
– Хорошо, нет, так нет, – согласилась дипломатичная Лукашина. – Действительно, недельку отдохни, приди в себя. А мы пока тут почву подготовим…
– Нет!!
Юля залпом допила коньяк. И так хлопнула пустой чашкой по полированной полочке перед зеркалом, что в соседнем кресле вздрогнула, задремавшая было, Зоечка.
– Не дури, Юль. Путевки, конечно, уже не сдать, да и хрен с ними, с деньгами, новые заработаешь!
– Это у нее, между прочим, последние были, – прошептала Зоечка. – На черный день…
– Вот он и наступил! – нервно засмеялась Мариша.
– Я… полечу… – упрямо обещает Юлия своему отражению, к которому не может привыкнуть.
– Одна?! Ни языка, ни страны не зная?
– Деточка, да в твоем состоянии в булочную рядом с домом выходить опасно…
Юлия молча, помотала головой, не отрывая глаз от зеркала. Слушая голоса подруг, она, казалось, видит там что-то, чего не видят другие. И это что-то настолько важно, что все прочее уже не имеет значения.
– Юленок, подожди нас! Через полмесяца у Ленки отпуск, а там и Зоечка подоспеет – поедем вместе, как всегда, в Турцию – оттянемся, всех порвем на британский флаг…
Губы Юлии дернулись, задрожали, и уголки их горько и неудержимо поползли вниз.
– Не могу я ждать. Если еще хоть на день останусь в Москве, наверное, что-нибудь с собой сделаю. Уж лучше – так.
– За это надо выпить, – предложил Стасик.
Он налил всем – кому пива, кому коньяка. Они выпили. Помолчали. Подумали. Какое-то время в маленьком зале слышен был только нежный рычащий напев Сальваторе Адамо.
– А может, это и правильно… – задумчиво прищурилась Лукашина.
– Правильно, конечно правильно! – поддержал Стасик. – А какое место в Испании?
– Барселона, – мрачно ответила Юлия.
– Ой! – простонал Стасик. – Барселона! Это же мой любимый город! Я когда-то в молодости там так зажигал… Он такой, знаешь…
– Какой?
– Мистический!
– Мистическо-пидерастический, – подтвердила Маня, и добавила:
– Верно, верно, поезжай, развейся. А
Юлия робко провела рукой по белоснежным волнам волос. И проговорила медленно и отчетливо, обращаясь к трогательно-порочной незнакомке, глядящей на нее из зеркала:
– Он. Для меня. Не существует.
Тишина, повисшая в комнате после этих слов, прозвучала еще более зловеще, чем сами слова. Только через полминуты онемевшая от неожиданности Маня первой нарушила затянувшуюся паузу:
– А вот это правильно! Горжусь тобой, девочка моя! – воскликнула она нарочито бодро.
– Ха! С таким Юлькиным настроением… да с такой прической в этой Барселоне ни одного живого мачо не останется… – усмехнулась Ленка.
– Юлек, кукла, оставь в живых хоть одного – ради меня! – попросил Стасик.
– Ладно. Одного оставлю… ради тебя.