Притворяясь нормальной. История девушки, живущей с шизофренией

Я была сверхприлежным ребенком, родившимся в Мичигане в семье тайваньских иммигрантов. Когда им было по двадцать с небольшим лет, они перебрались в Калифорнию со своей новорожденной дочкой. Они подали заявление на обеспечение продуктовыми талонами; они говорили друг другу, что когда-нибудь разбогатеют настолько, что можно будет ходить в Pizza Hut в любое время. Со временем мы переехали в другое место, чтобы сменить школьный округ. Мои родители, растя нас с младшим братом, говорили мне, что школа – это главное и что я всегда должна стараться учиться как можно лучше. В начальной школе, уходя на каникулы, я давала самой себе задание писать сочинения. В пятом классе написала 200-страничный роман о похищенной девочке, которая превратилась в кошку. Вскоре мои родители уже работали в технологических компаниях – это было время бума Кремниевой долины – и перестали считать гроши. Они никогда не произносили слова «американская мечта», но именно ее символизировала их жизнь. Поэтому в средней школе я решила записаться на начинавшиеся в 7:30 утра уроки программирования С++ и написала рассказ, который мой учитель английского разбирал на своих уроках даже четыре года спустя. В старшей школе, когда я рассказала матери, что думала о самоубийстве, она предложила, чтобы мы покончили с собой вместе. В то время я не придала значения этой странной реакции и осознала ее гораздо позже, когда в последующие десятилетия мне пришлось снова и снова рассказывать эту историю. Я завоевала золотую медаль на олимпиаде по физике, получила стипендию штата Калифорния на обучение изобразительному искусству и получила аттестат с высоким средним баллом, вопиюще противоречившим сотням шрамов, которые я уже успела тогда себе нанести. Я решила уехать в колледж на восток, потому что мне хотелось убраться подальше от хаоса – обвинительных ссор, рыданий, – который кипел в нашем доме слишком часто, чтобы обращать на него внимание.

Я недолгое время встречалась с одним парнем под конец своего выпускного класса в средней школе. Он расстался со мной, потому что я тогда была без диагноза и пугала его, но перед окончанием наших отношений он пригласил меня на барбекю у бассейна. На нем были девчачьи джинсы. Мы стояли у гладкого, как стекло, бассейна рядом с домом, в котором он жил, и его мать спросила меня, что я собираюсь делать после получения аттестата.

– Буду учиться в Йеле, – ответила я.

Женщина внимательно посмотрела на меня.

– Что ж, молодец, – сказала она.

Уже тогда моя нестабильность была очевидна большинству людей.

«Я училась в Йеле» – читай, у меня шизоаффективное расстройство, но я не бесполезна.

Йель – третий по старшинству университет в нашей стране, после Гарварда, старейшего, и колледжа Уильяма и Мэри, который был открыт в 1693 году. Сначала Йель называли Коллегиатской школой. Позже он был переименован в честь Элайху Йеля, английского купца и филантропа. Он преподнес университету дары, в числе которых были книги, экзотические ткани и портрет Георга I. Эти щедрые пожертвования, продажа которых помогла финансировать строительство Йельского колледжа в Нью-Хейвене, рьяно поддерживались министром-пуританином Коттоном Мэзером, который так же рьяно поддерживал процессы против ведьм в Салеме. В неспокойном Салеме нечленораздельная речь и странные телодвижения могли послужить доказательством занятий колдовством. Заколдованные дети семейства Гудвин, писал он, «лаяли друг на друга, точно псы, а затем мурлыкали, как столь многие кошки». Всем нам известно, что случилось дальше с этими ведьмами.

Мне было 17 и посчастливилось поступить в Йель – один из самых престижных университетов США.

Диагноз «биполярное расстройство» был поставлен мне перед самым отъездом в Нью-Хейвен, за несколько месяцев до первой госпитализации в Йельский психиатрический институт (Yale Psychiatric Institute, YPI). Мой тогдашний психиатр сообщила нам с матерью, что у меня биполярное расстройство. Постановка диагноза стала кульминацией месяца, в течение которого я демонстрировала большинство классических признаков мании, включая лихорадочно возбужденную манеру речи и нехарактерную для меня интрижку с мужчиной 11 годами старше. Хотя этот новый диагноз означал, что мне потребуются иные лекарства, нежели те, которые я принимала прежде от депрессии и тревожности, врач сказала, что не станет выписывать мне эти новые лекарства, пока я вверена ее заботам. Мол, будет лучше, если я дождусь приезда в колледж, где у меня будет врач, который выпишет мне подходящие таблетки; предполагалось, что мой будущий психиатр сможет надлежащим образом следить за мной. (Впоследствии мама сказала мне, что если бы она в полной мере поняла все, что говорила эта врач, то ни в коем случае не позволила бы мне ехать на другой конец страны, чтобы учиться в Йеле.)