Притворись, что любишь меня

Мой брат наблюдает за нашим приближением, в его глазах нет ни малейшего проблеска узнавания. Так будет лучше для всех. Он единственный, кто знает ее, единственный, кому известна вся история. Так и останется.

— Мэделин, это мой брат.

Я подвожу ее к нему в первую очередь. Мэделин дрожит как лист, когда он протягивает ей руку для пожатия.

— Привет, Мэделин, — говорит он легко, с тем очарованием, которым он славится.

Несмотря на его доброту, она все еще колеблется и сначала смотрит на меня, прежде чем пожать его руку.

— Привет, — произносит она. Я едва слышу слова, пока они ведут светскую беседу.

Мэделин позволяет мне знакомить ее со всеми мужчинами. Она хорошая актриса. Она уже много лет знает, кто эти мужчины. Знает их в лицо. И они знают ее. Они знают слишком много.

Мне не нравится, как мужчины смотрят на нее, смотрят слишком долго и оценивающе. У меня чешется рука сжать кулак, чтобы выразить свой гнев за их непристойное поведение. Но я не могу. Мне приходится делать вид, что я не чувствую, как внутри поднимается гнев каждый раз, когда один из них смотрит на ее тело, а не на лицо. Я должен притворяться, что мною движет только месть. Что Мэделин моя пленница, что это было спланировано так, как известно этим мужчинам. Что мы не использовали их, что не было никаких скрытых мотивов.

До кухни доносится плач ребенка. Он тихий. У этого малыша самый спокойный плач.

Мэделин реагирует мгновенно, напрягается и смотрит через плечо, в сторону коридора, где находится ее ребенок. Она прикусывает губу, но не делает ни шагу в сторону звука.

— Иди, — говорю я ей.

Она колеблется, смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Ты собираешься заставить меня повторять? — спрашиваю я негромко, с намеком на игривость, хотя Мэделин не подает виду, что уловила ее.

Она смотрит мне в глаза, и, клянусь, я вижу в них настоящий страх. Она боится их? Или меня? Должен признать, мне нравится страх в ее глазах. Даже если меня от этого тошнит, то так тому и быть.

Я беру ее за подбородок и притягиваю к себе, чтобы поцеловать. Приходится притворяться, что мне это не нравится. Что это лишь часть работы. Но целовать и касаться ее кожи чертовски приятно. Ее пульс бьется прямо на поверхности и что-то еще мелькает в ее глазах. Желание. Мэделин не может скрыть его от меня, как бы хорошо ни притворялась перед другими мужчинами.

Хорошо, что у меня есть практика в следовании плану. Мне хочется утащить ее обратно в свою спальню, но этот маленький спектакль важен для дальнейшего. Мужчины должны увидеть нас вместе. Они должны увидеть, как я контролирую ее и как она подчиняется. Не должно быть никаких сомнений в том, что происходит между мной и Мэделин.

Месть. Собственность.

Ничего другого. Сейчас есть только одна правда: она моя.

— Что я тебе сказал?

Мэделин раздвинула губы.

— Что я должна делать все, что ты скажешь.

Хочу сказать ей, что она должна сделать больше. Что она должна поцеловать меня, прямо здесь, прямо сейчас. Заставить меня поверить. Но если она меня поцелует я утрачу способность говорить, а мне есть что сказать. Ребенок снова плачет. Теперь в его голосе больше отчаяния. Голодный он или одинокий, трудно сказать. Я не подаю виду, что тоже реагирую на шум. Такой человек, как я, никогда не должен хотеть утешить плачущего ребенка. И уж точно не того, которого все считают чужим ребенком.

— Что еще? — спрашиваю я ее. — Что еще я тебе сказал? Есть только две вещи, которые имеют значение. Ты будешь делать то, что я говорю… и что еще?

— Что я — твоя.

Фраза «Я твоя» звучит так сладко из ее уст. Неважно, что мы находимся в комнате, полной убийц. Неважно, что я самый опасный из всех.

— Ты думаешь то, что принадлежит мне, колеблется в моем собственном доме?

Мэделин качает головой, сильнее вжимаясь лицом в мою руку.

Это будет ад — отпустить ее. Я продолжаю думать, что смогу сделать это с легкостью. За эти годы я пережил много трудных вещей. Держать себя в руках — моя жизнь. Я от начала до конца спланировал эту операцию. Все было сделано мной. Притвориться, что Мэделин просто пленница, которая выйдет за меня против своей воли — было простой вещью в моем плане.

— Ты — мать. И моя игрушка для траха. Ты выйдешь за меня замуж и будешь любить меня так, как я того пожелаю. — Я произношу эти слова жестоким, насмешливым тоном, который должно быть причинял ей боль, но я сказал правду. Мэделин выйдет за меня замуж. Она останется моей игрушкой. И она — мать.

Ребенок снова плачет, и мои пальцы сжимаются, несмотря на весь контроль. Звук призван привлечь внимание, но я не могу поддаться, не могу взять ребенка из кроватки и утешить его. Только не под взглядами этих мужчин.

— Разве ты не любишь меня? — говорю я дразнящим тоном.

Мэделин вздрагивает, и меня снова охватывает смятение. Она вздрагивает, потому что не верит мне или потому что боится реальности? Сейчас не время выяснять причину, но, черт возьми, как бы мне этого хотелось.

— Я люблю тебя, — говорит она тихо.

Я притягиваю ее к себе для жестокого поцелуя.