Привал на Эльбе

Казаки вместе с народными ополченцами по речке Темерничке пробрались к товарным складам, открыли огонь. Немцы ответили ливнем пуль и мин.

— Что делать дальше? — спросил Михаил командира эскадрона.

— Выполнять приказ, чего бы это ни стоило, — спокойно сказал Пермяков.

Солнце опускалось за дымящийся город. С Дона подул холодный ветер. Сумерки сгущались. Раздалось громкое «ура». Казаки ринулись по перрону к вокзалу. Первым» вбежали в зал ожидания Михаил, Элвадзе и Тахав, бросили гранаты в гитлеровских пулеметчиков. Затрещали русские пулеметы-пистолеты. Первым этаж был захвачен, но во втором оставались вражеские солдаты. Немцы начали бить с площади в окна первого этажа. Из помещения камеры хранения выбегали фашистские солдаты, стреляя из автоматов. Звенели стекла, рушилась штукатурка. Немцы пытались оцепить вокзал. Кольцо сжималось. Штыками и прикладами опрокидывая немецких солдат, ворвавшихся в помещение, бойцы выскочили наружу, на перрон и опять укрылись в товарных складах. Незаметно подступили сумерки.

Ночью не смолкал грохот боя. Вспыхивали изжелта-красные языки у пулеметов, вылетали клочкастые огоньки из автоматов и винтовок, взлетали брызги разорвавшихся мин. С запада в восточную часть и в центр Ростова с воем летели снаряды. С глухим грохотом падали на землю кирпичи, стекла, двери.

По набережной Темернички прискакал связной. Передал приказ: кавалеристы, к коноводам!

— Останься, отец! Маманю поищи…

Обнял Михаил отца, крепко поцеловал его и побежал. Кондрат Карпович смахнул слезу шершавой ладонью. Это был первый случай, когда старый казак заплакал. Не мог сдержаться: двух сыновей унесла война, третий — пошел навстречу смерти… Елизаров-старший, с тоской смотревший вслед сыну, вдруг тихо, но твердо сказал:

— В добрый час. Да сохрани тебя Родина!

Эскадрон Пермякова, воевавший три дня бок о бок с пехотинцами, примчался в свой корпус, стоявший на исходных позициях. Казаки ждали. Вот-вот раздастся команда: «По коням!» Тревожное ожидание длилось недолго. Два этих слова, наконец, были произнесены. Стояла вьюжная февральская ночь.

Михаил вскочил на своего Бараша, натянул поводья. «Куда теперь?» — многозначительно спрашивал он самого себя.

Пермяков примчался от командира полка.

— Дрогнул Гитлер, — сказал он взводным, — бегут немцы. Наша дивизия должна перехватить врата в Безымянной балке.

Пермяков, Елизаров, Элвадзе, Тахав мчались впереди. Лавина конников катилась сзади. В степи шумела метель, февральский ветер жег закопченные пороховым дымом лица казаков. Но каждого грела мысль, что час победы на этом участке фронта пришел.

Рассветало. Метель утихла. В донской степи было бело и пусто. Только на невысоком кургане недвижно темной точкой замер коршун. Заметив мчавшихся казаков, он попытался взлететь, но не мог — кто-то перебил ему крыло.

— Что за пустота в степи? — спросил Михаил Пермякова. — Где немцы?

— Они изволят катить по шоссе, километрах в десяти от нас.

— Впереди нас или сзади?

— Командующий, пожалуй, впереди. Но мы должны встретиться с ним на Безымянной балке, через которую проходит шоссе.

Всадники скакали во весь опор, вздымая снежную пыль. Казалось, что по полю катится черная река.

Вот и балка. Конники свернули вправо, пришпорили коней. Впереди было видно, как мелькали немецкие легковые машины, видимо штабные, катились под уклон грузовые, обтянутые брезентом. На подъем они шли медленно, но выбраться им из балки не пришлось.

В воздухе загудели моторы, шум нарастал. Советский бомбомет прямым попаданием разбил переднюю машину. Остальные сгрудились беспомощно, сворачивали в стороны, садились в обочины, буксовали. Бомбы падали вдоль дороги. Самолеты сделали еще круг, на бреющем полете обстреляли колонну и скрылись за курганом.

«Летчики свое сделали, — радовался Елизаров, подскакивая в седле. — Наконец пришел и наш черед». Лошади неслись к шоссе. Блеснули в серой утренней дымке клинки. Морозный воздух колыхнулся от нетерпеливого «ура». «Надо проскочить через немецкую колонну, отхватить голову хоть одному фрицу», — в азарте думал Михаил. В небе опять загудели самолеты. «Ничего. Свои не брызнут сталью — осведомлены», — мелькнула у него мысль.

Немцы заметили конницу, но пока они из-за разбитых машин наводили пулеметы и автоматы, казаки тут как тут. Взводу Елизарова повезло: он налетел на колонну первым — немцы еще не успели открыть огонь. Храпя, Бараш перепрыгнул через обочину, смял грудью растерявшегося солдата в каске. Немцы спрятались под обломки, иные сумели развернуть машины назад. Видя, что рубануть здесь никого не пришлось, Михаил дал шпоры коню.

— За мной! — крикнул он, протянув клинок вперед.

В порыве один за другим выскакивали казаки из балки, пускались в погоню. Кавалерийский наскок не терпит перерыва. Но наскок был не без урона. Нет-нет да слетит кавалерист с седла или кувыркнется на карьере конь, подбитый вражеской пулей. Елизаров догнал высокого немца. Такой верзила, что даже неудобно заносить клинок. Михаил подался вперед, приподнялся на стременах и со всего размаха рубанул длинноногого…