Приверженная

В слабом освещении луны из окна, я видела, как Шакалов облизнул губы и поморщился, будто мои слова били сильнее плети. Сглотнув, он пару раз пытался что-то сказать, но наверное правильный вопрос пришел не сразу. Наконец, собравшись с мыслями, мужчина прохрипел:

— То, какой ты была все это время… Только потому что боялась?

Знаете, порой нужно озвучить свои мысли, чтобы понять, как они ужасны. Понять, как много скрытой боли они несут окружающим, словно зарождая новый вид неизлечимого рака — лож.

Я изображала любящую жену, потому что… боялась. Изображала покой, уют и покорность, потому что… боялась. Наконец, улыбалась ему, занималась сексом, делилась радостями и печалями, потому что… боялась.

И каждую секунду этого времени думала лишь о себе. О том, что Я чувствую. О том, что Я думаю. О том, что будет дальше со мной.

Мог ли любить меня Шакалов? Могла ли я разить ему сердце сейчас? Отнять надежду, которую он только распробовал. Я не знала. Но чувствовала себя паршиво. До ужаса гадко…

— Кирилл, прошу… — мне не хотелось озвучивать правду. Не хотелось говорить ему в лицо то, что в его мире тоже было ложью. Потому что знала, как это бывает больно. И теперь боль, которую все дарили мне, я словно перекидывала на одного конкретного человека, словно лишний балласт.

— Ты эгоистка, Кристина. — словно увидев это впервые, протянул Кирилл, а затем будто в каком-то сне, озвучил свои мысли: — Ты дружила с Ингой, пока она слушала тебя во всем. «Любила» Влада, пока он был твой с потрохами и ценить родителей начала только после смерти. Вряд ли он могла дождаться от тебя столько внимания при жизни.

Шакалов был прав. Чертовски прав. Но и мне было что сказать ему на это. Грустно усмехнувшись, я смахнула слезы и положила руку на его ладонь:

— А кто из нас не эгоист? Каждый твой поступок пропитан любовью к себе, желание сделать свою жизнь лучше. Даже если на чужих костях.

— Согласен. — Шакалов согласно моргнул и мое сердцебиение ускорилось, ведь я уже знала, что он скажет дальше: — Каждый человек видит в зеркале эгоиста. Но только такие как мы могут выживать.

Большой палец мужчины скользнул к моей нижней губе, заставляя губы слегка распахнуться. Я случайно коснулась его языком и почувствовала на языке привкус грейпфрута. Лучше Шакалова и не описать!

— Как я? — судорожно вдохнув воздух, я ощутила терпкий запах его духов. Казалось, он въелся в меня и растворился, будто помечая своей.

— Заслужить внимание и расположение такой, как ты сложно, но от этого более ценно. Быть с тобой опасно и рискованно, но оно того стоит. — Шакалов придвинулся вперед, позволяя носу коснуться шеи и пощекотать. И получив в ответ на свои прикосновения мурашки, бархатно прошептал: — И вопреки твоим странным мыслям, про инкубатор, не хочу твоих детей. Нет. Я хочу детей от тебя, как от женщины.

— Ты ведь знаешь?.. — тихо прошептала я, боясь словно разрушить этот момент странного понимания. Оно было таким хрупким и прозрачным, что было жутко говорить правду.

Да, я привыкла к нему. Но… Он требовал и хотел намного больше. Намного! К тому же прошлое всегда будет давать о себе знать. Эти месяцы лишь подчеркнули, что наше совместное проживание выжигает нас обоих.

Столько мыслей в голове… Они путались, мешали собраться и выделить главную… Но одно было понятно точно — близость мужчины будто дезориентировала. Я ощущала его дыхание на коже, чувствовала аромат, слышала биение его сердца и все это было так ценно будто в первые… Или в последний раз.

Возможно, он последний раз так близко? Последний раз смотрит на меня, не как на беглого врага? Сердце кольнуло и я сказала то, что никогда не ожидала от себя услышать:

— Кирилл… Поцелуй меня.

Слова зависли эхом в комнате, а я зажмурилась, словно боясь быть отвергнутой в этот единственный момент, когда мне это было так нужно. Необходимо до скрежета зубов и головокружения.

Шакалов долго молчал, словно давая словам настояться, а затем медленно коснулся своими губами моих. Осторожно и не весомо. Словно поглаживая и пробуя впервые.

И не было в этом принуждения, боли или жалости. Только мои искреннее желание и его нежность. И плевать, кто осудит и не поймет. В этой комнате нас было двое. Двое унесут происходящее в ней могилу. Спрячут воспоминания глубоко внутри, порой прокручивая в памяти эти короткие минуты спокойствия.

Его язык медленно вторгся в рот, соединяясь с моим в каком-то очень кропотливом и выверенном танце. Руки сползли к подолу платья, очень терпеливо начиная стягивать его вверх. Но я не мешала. Не хотела и не могла.

И в тот короткий миг, когда ткань проскальзывала через шею и голову, когда мужчине пришлось отстранится, он так тихо прошептал, словно самому себе:

— Ты заставляешь меня чувствовать и думать. Делаешь другим человеком. А я… Я никогда не смогу расплатиться с тобой. Никогда, Черничка.

— Т-ссс… — приложив свой палец к его губам, я привстала на колени, а затем осторожно стянула с мужчины рубашку, кропотливо расстегивая каждую пуговку. — Сейчас это не важно. Ничего не важно.