Привет, Афиноген

– Теперь тебе, старик, мой совет, – начал Сива, трясясь и руками и ногами очень сильно и быстро, подобно гуттаперчевой обезьянке, – я могу простить наглость, понимая твою преклонность и старость. Но твоего вонючего сынка…

Не успел досказать Сива про сынка, потому что Карнаухов неуловимым движением с оттяжкой взмахнул поводком. Прекратилась Сивина тряска, один глаз его адски распахнулся и блеснул небесной синевой, а из второго, куда уперся конец багровой черты, засветилась на щеку кровь. Он взвыл и ткнулся лицом в ладони, в траву.

– Это тебе задаток! – сказал Карнаухов. – Небольшой совсем задаток, а поглядите, как его скрючило. Видно, не привык к задаткам.

Девочки на карачках переползли к поверженному кумиру. Вторым секущим ударом поводка Николай Егорович вырвал из рук неловко пытающегося встать золотозубого бутылку, а ногой отправил его самого на прежнее место.

– Пойдем, Егорша, – обернулся к забронзовев– шему сыну. – Зови Балкана, пойдем. Им тут посоветоваться надо. Вожачка подлечить.

По дороге Егор оглянулся, нет ли погони. Оглянулся – погони нет. Все четверо склонились над лежащим Сивой, копошились над ним, выясняли: цел ли глаз, цел ли сам подрубленный главарь.

– Папа, а ведь ты самый настоящий гангстер! – сказал Егорша с восхищением. – Что же мы теперь будем делать?

– Придем домой – борща похлебаем. Отдохнем, в шахматы перекинемся. Гляди только – никому… А бояться не надо, сынок. Стыдно. Это Сива нас должен бояться. Он и боится.

– Я не боюсь, – отрезал Егор. – Ты его не знаешь. Бешеная, злопамятная гадина.

– Ай–я–яй! Вот я ему первую прививку и сделал. Те, кому положено, проморгали, пришлось мне потрудиться. В обществе так бывает, подменяют люди друг друга.

– По совместительству?

– Жизнь, сынок, каждый раз борьба. Всякая. Бывает и такая. Уважаешь себя, любишь близких – не отступай, борись. Что поделаешь. Словами ему, видно, объяснить невозможно. Поздновато.

– А если, папа, они тебя поймают одного?

Николай Егорович наклонился, пристегнул поводок Балкану.

– Оставим это, Егорша. Пустое, вздор! Я не заяц, чего меня ловить. Сам навстречу выйду. Запомни, время придет, и такая мразь вымрет. Надо то время приближать по возможности. Ну, хватит! – добавил резко: – Неинтересная тема.

Про себя спокойно додумал, прикинул возможную череду событий: «Я, конечно, теперь шпане этой лакомая кость. Ею они и подавятся. Тем от них Викентия избавлю».

Снова набряк, затолкался потихоньку под ребрами вязкий комок. Пересек дыхание…

4

До обеда Юрий Андреевич Кремнев опрыскивал яблони. Старенький, кашляющий, как от курева, гидропульт, которым он орудовал, требовал особой к себе почтительности. Большей частью Юрий Андреевич опрыскивал свою грудь и плечи, если бы он был фруктовым деревом, то, видимо, мог считать себя в безопасности от жучков лет на сто вперед. Дарья Семеновна стряпала на веранде, где был установлен кухонный столик и две газовые плитки, питавшиеся от переносных балончиков. Отсюда она хорошо слышала ворчанье мужа и, изредка выглядывая, замечала, что он становится все белее, словно работает под невидимо осыпающимся снегом.

– Надень маску, Юра, – крикнула она, – отравишься.

«Отравлюсь, – про себя согласился lOpnii Андреевич, – непременно. Надышался этой гадостью».

Но, как всегда, в азарте работы, в стремлении поскорее доделать начатое, он не мог заставить себя остановиться. Дарья Семеновна и не надеялась его образумить. Она знала, что, когда муж занят чем–нибудь, лучше к нему не приставать, иначе нарвешься на грубость.

Она готовила обед в расчете на приезд Мишеньки. Им с мужем хватило бы бульона и салата. Для Мишеньки она тушила в чугунке молоденькую курицу, купленную за пять рублей в соседней деревушке. Она всегда покупала там мясо, кур, свежие яйца, творог, молоко и даже самодельное масло. Вот одно из неоценимых преимуществ дачи: таких прекрасных свежайших продуктов в федулинских магазинах днем с огнем не сыщешь. А на рынке все не в меру дорого. Дарья Семеновна установила прочные торговые отношения с двумя деревенскими дворами, а с одной хозяйкой – Старшиновой Александрой, восьмидесятилетней женщиной, считавшей Федулинск столицей мира, – успела подружиться. К Старшиновой на лето приезжала отдыхать внучка Оленька, ткачиха из Орехово – Зуева, ясноглазая, веселая, работящая девушка с цветом лица, которому позавидовала бы любая столичная краля. Про внучку Александра Старшинова рассуждала так:

– Побегла мужа искать в дальние края. И где же ейный муж? Нету–ка. Угодила девка в такое место, куда одних баб согнали. Теперь и жалкует, да что поделаешь. Там у ей и зарплата большая, и почет. Вот оне какие, нынешние девки. Ищут мужа, а находют зарплату. Повсеместно тако–то. Я уже примечаю. Денег куры не клюют, а мужиков стоящих не видать. Еще бают, за деньги все купишь. Нет, мужа не купишь, и счастья не купишь. Какое без детишек для бабы счастье? Нету–ка его.

Старуха очень переживала за внучку, за ее нескладно сложившуюся мытарную судьбу и собиралась сама в ближайшее время отправиться в Федулинск на разведку. В городе у нее сохранилась дальняя родня.