Привет, Афиноген

– О-о! – возопил Фролкин. – Георгий Данилович все на свете знает, все науки превзошел. А почему? Где причина непомерных знаний?

– Кроссворды потому что разгадывает, – ответил Никоненко.

Клавдия Серафимовна встрепенулась на звук голоса дорогого ей человека.

– Бездельники они оба, товарищ Сухомятин. Цельными днями лясы точат… По пачке в день яду выкуривают.

Сухомятин одобрительно улыбнулся и ей, и обоим парням, всем сразу.

– Как там Данилов? – вспомнил он. – Вы, кажется, к нему собирались вчера.

– Поправляется, – обнадежил Фролкин. – Аппендицит ему вырезали.

Никоненко сказал:

– К понедельнику выпишется. На собрание обяза* тельно придет, Георгий Данилович.

Сухомятин уловил затаенный намек.

– Очень хорошо, что придет. Очень!

Как раз в эту минуту он кое–что решил для себя…

Карнаухов постучался и ждал. Громче постучал и опять ждал. Наконец ему крикнули:

– Ходи, кто там?!

Голобородько был не один, у него сидела женщина. Когда она обернулась, Карнаухов узнал ее – это была заведующая аптекой, фамилии ее он не помнил. Кажется, заведующая появилась в Федулинске вместе с аптекой, а то и раньше, бродила еще по строящемуся под аптеку этажу. Приметная женщина. Всегда с безупречной прической, модно одетая, ясноглазая, с детской улыбкой. Левая щека женщины не щека вовсе, а алый, туго натянутый шелк, начинающийся чуть ниже глаза и складками нависающий над губой. Обожжена, и ничем этого не поправишь. Смотреть справа, в профиль. – . красавица, счастливая и улыбающаяся, смотреть слева – уроде багрово–мраморной навсегда застывшей гримасой страдания. И как ты не делай вид, что тебе это' безразлично, что ничего в этом нет необычного, – все равно про себя подумаешь: кому–то, возможно, приходится видеть это двойное лицо изо дня в день, за завтраком и в постели. И еще подумаешь с горьким сожалением: она, конечно, догадывается о невеселых твоих мыслях, оттого и улыбается так беззащитно.

Голобородько пригласил:

– Садись, Николай Егорович, мы сейчас заканчиваем. Садись!.. Вы не стесняйтесь его, Матрена Карповна, это свой человек. Наш активист.

В другой ситуации – ах, как бы огрызнулся Карнаухов на такую шутку. Да уж где теперь. Хоть не гонят, и то спасибо.

– Значит, договорились, Карповна. Увидишь тех двух алкашей, позвони. Телефончик записала? Добре… Мы их выведем на чистую воду, у нас тут не Гонконг.

Капитан под руку проводил женщину до дверей, покивал ей напоследок многозначительно. Карнаухов заметил, женщина изо всех сил старается повернуться к ним обоим здоровой щекой, для этого ей пришлось неестественно изогнуться, – еще раз пожалел несчастливицу, пожелал ей про себя всяческих радостей, какие ей доступны. Обратившись к Николаю Егоровичу, капитан сразу стал серьезным.

– Хорошие новости могу сообщить, хорошие. Ты вот меня вчера уколоть хотел, того не понимая, что служба наша особенная, похожая на медицинскую. Бывает, как сказать, нарочно стараешься человека из терпения вывести. Когда человек спокоен, он себя не показывает, какой он есть. Он себе на уме и виляет. Другой коленкор, если он в сердцах, в чувствах либо в приступе раскаяния. Тогда, понимаешь ли, все тайное становится явным. А сколь раз замечал: хороший человек и в гневе хорош, даже лучше делается, открытей; ну, а уж кто плох, из того в злости все дерьмо наружу прет. А для нас, милицейских служащих, как сказать, первейшее дело сначала хорошего от плохого отличить, дознание произвести, потом уже можно виноватого от невиноватого отшелушить.

– Что же, хорошие не бывают виновными?

– Бывают, но по другой статье. Вдобавок, хорошего мы иногда отпускаем на поруки, верим ему, и он, хороший человек, в котором дерьма почти нету, ходит по свободе до самого суда. А там уж, как сказать, не ранее, берем его под стражу.

Карнаухову стало невмоготу.

– Тарас Гаврилович, не мордуй ты меня своими хохляцкими прибаутками. Что с сыном? Какие новости? Неужели не видишь, каково мне?

– Сына забирай домой!

Карнаухов потерял солидность.

– Оправдался Кеша! Умница! Сумел?

– Не оправдался, а отпускаем до выяснения обстоятельств. К вам просьба официальная от меня, Николай Егорович. Постарайтесь, по возможности, особливо по вечерам, придержать его дома, при себе.

– Запру. Как кутенка запру.

– Не торжествуй слишком, – остановил его капитан. – Скорее всего суд им будет. А уж пойдет ли он свидетелем или обвиняемым, во многом, понимаешь ли, от него самого зависит. Да он в понятии парень, два часа ведь мы сегодня ворковали на этом самом месте.