Привет, это я (СИ)

Окончание фразы Малфой не услышал, потому что Забини уводил героя-защитника подальше от своего взвинченного товарища. Остальные студенты без особого интересе косились в их сторону. Тео что-то безостановочно болтал, пытаясь отвлечь блондина от раздражителя. Они слишком сильно хотели в Хогсмид и не собирались упускать такой шанс за пять минут до того, как их желание собиралось исполниться.

— Я вас догоню, — не обращая никакого внимания на бубнёж Теодора, Малфой пятернёй взъерошил влажные волосы и направился к главным воротам.

— Ты куда? — крикнул вслед Нотт, но в ответ получил лишь неопределённый взмах рукой, мол, «отвали».

Малфой летел по замку как ошпаренный, заглядывая в каждый угол и в каждый кабинет. Он дважды заходил в библиотеку, трижды заглядывал в Большой Зал, даже попытался найти выручай-комнату, предполагая, что девчонка могла прятаться там. Младшекурскники разбегались в разные стороны, завидев его свирепый взгляд, не смея стоять на пути. Он не собирался уходить без добычи и был готов разрушить грёбаную башню Гриффиндора, чтобы только отыскать ненавистную грязнокровку. На всякий случай, даже поднялся к Мадам Помфри, просто чтобы убедиться, что точно обыскал все, что только мог.

Человек-антресоль взбесил его и теперь нужно было дать выход копившемуся бешенству. Кто справится с этой ролью лучше, чем собственно причина этих неоправданных выпадов?

Заебала. Просто заебала своими тупыми друзьями и защитниками, своим вечно я-все-знаю лицом, своим обиженным видом, красными щеками и чёрными глазами, чтоб их!

Всем своим грёбаным существом.

Затрахала до смерти даже не раздевшись.

Пусть теперь наслаждается. Пусть жрёт все то дерьмо, которое в нем скопилось. Пусть проглотит и подавится.

После второго круга по замку, он чуть сбавил обороты, чувствуя, как становится жарко в зимнем пальто. Похоже, девчонка одолжила у своего шрамоголового дружка мантию-невидимку или просто испарилась от стыда.

Спускаясь с четвёртого этажа, Драко увидел в окно заснеженное поле для Квиддича и его внезапно осенило. Он снова набрал скорость, слетая по лестницам. Расстегнутое пальто так и хлопало по спине от его стремительных движений.

Через несколько минут он снова оказался на улице, пробежав к пункту назначения через раздевалки. Так было быстрее. Он поднял воротник своего бушлата и, сбавив шаг, направился к полю.

Ему даже не пришлось подниматься на трибуны. Он заметил копну каштановых волос на скамейке под навесом у входа на поле. В этом закутке обычно капитаны давали наставления перед игрой или ожидали выхода запасные участники.

А пару раз он даже трахнул здесь Пэнси после тренировки.

Судя по ссутулившейся фигуре, Грейнджер читала, или просто сидела, уставившись в собственные колени.

В любом случае, ему было наплевать. Он должен был сказать ей то, что собирался. Слова уже целое утро долбились в глотку и жгли язык. Если он не скажет, захлебнется ими и потеряет всякую способность говорить. Яд прожжет его изнутри и оставит после себя горький пепел из его костей.

Он тихонько подошёл к ней со спины и, сложив руки на груди, то ли в попытке очередной раз закрыться, то ли от прохладного, залезающего под одежду, ветра, с желчью в голосе сказал:

— Не знаю, что ты там себе напридумывала, Грейнджер, но это сделал не я, — получилось даже жёстче, чем он планировал. Тем лучше. С ней по-другому всё равно нельзя.

Девушка чуть дёрнулась от испуга и медленно повернулась. Он не ошибся в предположениях, и у неё в руках действительно была книга.

Она к ней приклеена, что ли?

— Не знаю, что ты там себе напридумывал, Малфой, — переиначила грязнокровка. — Но все мои мысли не крутятся вокруг тебя — единственного и неповторимого.

Ага. Как же.

Её лицо чуть раскраснелось от погоды, а чернота из глаз отступила, уступая обычному шоколадному оттенку. Она выглядела чуть лучше, чем за завтраком, но весь её вид, да и само местонахождение здесь, просто кричали о том, что ей сейчас совсем непросто. Но его это мало заботило. Малфой чуть обошёл скамейку, чтобы не стоять за спиной и, скрипя челюстью, выдохнул:

— Тогда сделай одолжение, сотри это вечно-обвиняющее выражение со своего лица и приструни бешеных дружков.

Он говорил сквозь зубы, а ведь хотел кричать и скандалить. В груди что-то переворачивалось и билось, но он не обращал внимания, следя за тем, как краска медленно заливает её лицо уже вовсе не от холодного ветра. Это невероятно помогало сосредотачиваться. Сначала по линии челюсти, затем перекидывается на скулы, расплывается к щекам и, наконец, все лицо становится алым. Наверняка, ещё и горячим.

— Я понимаю, что ты общаешься со своими друзьями исключительно в приказном порядке, но у моих есть свое мнение, — она вздёрнула порозовевший нос, — и они имеют на это право.

Горделивый жест сбил всю его концентрацию, и он снова начал заводиться, сжимая кулаки.

Эта дура совсем не понимает, чего он от неё хочет? Обязательно надо рявкнуть и назвать её обнаглевшей сукой, чтобы быстрее доходило?