И вспомнил, как уже просил об этом. Так давно, что чувствуешь себя древним стариком на последней ступеньке, на краю крыши, у края чёрной воды.
У бурных чувств неистовый конец? Пусть он продлится подольше. Пусть они едут бесконечно по этим дорогам мимо витрин и людей, пусть незнакомая музыка бьет по голове, пусть он никогда не откроет дверь этой машины…
Чувствуешь её губы на своих и стон полный боли. Чувствуешь, как она скучала, как хотела запустить свои пальцы в твои волосы, как она хотела, чтобы ты попросил.
Вы даже ни разу не поговорили. Как люди. Как друзья. Как любовники. За всю жизнь десяток оскорблений и несколько срывающих крышу с мясом слов. Несколько слов, а она уже перебралась в этой тесной машине на твои колени, обхватила лицо руками и сказала больше, чем ты когда-либо слышал.
Вас видит весь город, а ты закрываешь глаза и наслаждаешься губами на своём лице. Прижимаешь к себе поближе, пусть поцелует ещё раз, пусть качнётся на твоих коленях и почувствует всего тебя. Разрывом слиты порох и огонь. Хочешь сказать, что какой-то ничтожный момент взрыва, секунда детонации держит вас вместе? Серый порошок цвета твоих глаз зашипит от искры, и ты… исчезнешь?
— Я скучал, Гермиона, — губами ей в шею срывающим глотку шёпотом.
Имя. Всегда только мысленно, а теперь вот вслух. Даже язык не обожгло, а она вся задрожала. Прижала твою голову к своей груди и заплакала.
Как ты можешь её мучить. Себя.
«Почти женат, почти женат», — кругами в голове, да никакого толку. Какая разница, если она всё равно постоянно в мыслях, в движениях, с тобой в кровати под одним одеялом. Приставить палочку к виску и стереть память одним коротким словом и вся жизнь по сценарию.
Растворяться он умел. Исчезать, будто его здесь и не было. Пустая парковка, пустая машина, пустое лицо и прилипшие к щекам волосы. Сложить крышу, поднять все стёкла, закрыться изнутри, удариться лбом в руль и закричать. Забраться с ногами на сидение, сжать волосы до боли, выдрать себе несколько прядей, повернуть ключ в замке и вылететь на встречку. Увернуться. Сбросить газ.
***
Гермиона проснулась в собственной кровати от какого-то странного грохота на улице. Она сонно уставилась на будильник, зелеными цифрами оповещавшего о том, что на дворе четыре тридцать утра. Опухшие от слёз веки открывались с трудом, ресницы слипались, и она потерла глаза пальцами, стирая следы вечерней истерики. Снова грохот. Не на улице, в её дверь. Так сильно, что сердце подскочило до самой глотки, заставив её вздрогнуть на развороченной кровати.
Девушка быстро поднялась с постели и схватила с тумбочки волшебную палочку. В полной темноте она добралась до прихожей, подскакивая от нетерпеливого стука в дверь. Лучше бы наложить на дверь пару запирающих заклятий и трангрессировать в «Нору» или к Поттерам. Если это обычные воры или взломщики, они бы не стали ломиться и будить хозяев, а если что-то случилось у Гарри или Рона, а они не смогли воспользоваться камином в её гостиную?
Гермиона, оставаясь на достаточном расстоянии от двери, отперла её заклинанием, и палочка выпала у неё из рук. Малфой держался обеими руками за косяки и смотрел на неё бешеными глазами. Свет от фонаря во дворе светил ему в спину, он выглядел жутко и устрашающе, на секунду она даже подумала, что он собирается её убить, и тут же начала лихорадочно искать палочку по полу, но он бросился вперед и врезаясь в неё своим телом, грубо хватая за руки и толкая её грудь на себя.
— Я так больше не могу, — хриплое рычание куда-то ей в щёку и требовательные губы на губах.
И не надо.
========== 14 ==========
Я мог бы показать свою лучшую сторону,
Но знаю, что измельчал.(с)
Twenty One Pilots — Bandito
Она проснулась от боли в пальцах, сжимающих в маленький кулак край чёрной простыни. Что-то снилось. То ли кошмар, то ли какая-то пугающая бессмыслица, граничащая с артхаусным кино. Будильник на тумбочке подсказал, что уже десять утра, а значит, Гермиона проспала свою маленькую подработку по рунам в Министерстве. Но ей было до одного места, пускай к длинному списку пороков прибавится ещё и наплевательское отношение к работе.
Так и запишем.
Она резко села на постели, от чего голова завертелась словно сломанная карусель, а перед глазами размазалась комната, будто свежее полотно художника облили водой из ведра. Чуть-чуть зажмуриться и всё придёт в норму. Легкая ткань пододеяльника без одеяла облепляет обнажённое тело, оглаживая кожу своей бездонной чернотой. Солнце безуспешно пробивалось сквозь скучные жалюзи, надеясь наполнить комнату светом.
Словно заворожённая, Гермиона повернула голову, и мутный взгляд коснулся мускулистой рельефной спины, мерно вздымающейся от глубокого дыхания. Светлые волосы серебристым пятном выделялись на угольных подушках, почти сливаясь с фарфоровой кожей. Руки сами потянулись к нему, колени стукнулись друг об друга от душного воспоминания.
Четыре тридцать. Её гостиная. Его руки. Везде.