Привет, Яга!

Я задумалась. Существо явно издевалось. Оно как будто тоже разыгрывало свою партию, и меня щекотала неприятная мысль, что ходов у него в запасе больше, чем у меня. Или не стоит его переоценивать? Двоедушник открыл мне свою природу, сейчас заперт в ловушке, дышит парами «сыворотки правды», надо пользоваться случаем и хотя бы все выяснить. Спросить, почему его оборотень на меня нападал, чего ему от меня надо… Что ему вообще, спокойному такому, надо? Узнать бы про его слабые стороны!

— Расскажи о себе. Почему ты — Двоедушник?

Существо поглядело на пол, где валялся, как сломанная кукла, пожилой преподаватель.

— Действительно хочешь знать именно это? Ты в курсе, что действие правдо-воды не вечно?

— Да, я хочу знать все про тебя. Почему вы с… Яном Борисовичем… в одном теле… проживаете?

— Проживаем? Хорошее слово. Достаточно плоское. Мы проживаем свою жизнь. Похоже на «прожигаем». Ты не так глупа, как выглядишь. Возможно, лет через двести я с тобой побеседую с большим удовольствием.

— Почему вы в одном теле?

Существо еще раз втянуло ноздрями влажный воздух, потерло руки и, поудобнее расположившись за моим столом, приготовилось, похоже, к долгому рассказу.

— Знаешь ли ты, девочка, что бывают такие преступления, за которые мало наказания в одной жизни, а смерть может считаться помилованием… Я и мой враг, — он указал на свою вторую половинку, — мы однажды заигрались, слишком заигрались. Долгие века войн! Ты вряд ли можешь себе представить, каково это, если война длится не месяц и не год, а две-три-десять жизней. Мы с ним летели над временем и не считали столетий, пытаясь добиться своего.

Однако желание победить загнало нас в тупик. Мы с ним совершили такое… что сделало бессмысленной саму битву, и вражда исчезла. Мы просто уничтожили награду, за которую разбивались в кровь, не щадили себя и других, — он захохотал так жутко, что мне захотелось спрятаться под стол.

Насмеявшись над ему одному понятной шуткой, Двоедушник продолжил: — Но потом те, которые рисуют судьбы, придумали для нас наказание. О! Они настоящие мастера! Взять хотя бы их любимую шуточку — поместить бессмертную сущность в хрупкое биологическое тело, полное инстинктов и животных желаний, и стереть, вдобавок, память о своей истинной природе. Затем надо забросить то, что получилось, в мир таких же полу-смертных и наблюдать. Сколько невероятных сюжетов родилось, пока они играются со своим гигантским Колизеем! Это изысканное развлечение никогда не надоедает. Самое веселье начинается, когда вдобавок к смертному телу и бессмертной душе добавляется еще частица божественного огня — Талант. Его подмешивают самые изощренные… создатели… а потом дают выбор: пожалуйста, — пиши целыми днями, или пой, или танцуй, рисуй — что там тебе попалось, но тогда скорее всего подохнешь с голоду, причем и ты, и дети твои. Доказать ведь другим полу-смертным истинность твоей искры так сложно! Или забудь про блажь, иди землю копай — прокормитесь, но огонек-то со временем затухнет. Вот это настоящий выбор! А все остальное — мышиная возня.

Но такое развлечение — для обычных душ. А ради нас, преступников высшей пробы, они расстарались, придумали нечто особенное: поместили извечных врагов в одно человеческое тело, одну камеру, одну зловонную яму. Причем я, как создание ночи, должен был управлять после захода солнца, а он — днем.

Мне показалось сначала, что это справедливо. Провести лет шестьдесят-семьдесят в заточении, — как раз достаточно, чтобы вдоволь пожалеть о содеянном. Мой враг думал так же, — я знал это, ведь мы теперь делили с ним все: дом, родителей, глаза, дыхание и даже мысли. Первое время я ненавидел его каждое мгновение, но как-то жил… проживал свою жизнь.

После нескольких младенческих лет выяснилась одна маленькая деталь: я помнил о своей сущности, а вот мой враг, как настоящий человек, все постепенно забывал. Они назвали это особой милостью для меня, хотя на самом деле, это была тончайшая и изысканная кара. Еще через пару лет мне даже в нашей камере не жилось спокойно. Я оказался и здесь незваным гостем, а мой собрат, видите ли, стал хозяином. Я выходил в мир только по ночам, а потом, засыпая, слышал его мыслишки: «Что это со мной?», «Где я?», «Ничего не помню!».

Двоедушник помолчал, глядя на свою вторую половинку. Не хмуро и не радостно. Никак. Он глядел на свое тело так, как смотрят на неудачную покупку, которую стоит заменить. Чуть позже продолжил:

— Тело, которое досталось нам, было трусливым. Каждый раз при любой опасности оно выбрасывало в кровь такой заряд гормонов, что мозг просто блокировался. Этот… идиот вырос слабаком. Наш папаша приложил к тому все силы. Я встречался с этим добреньким родителем всего пару раз, ночью, и тот потом очень удивлялся, чего это на сынулю вдруг нашло. К счастью, папенька не долго портил мне жизнь, хотя жизнью это точно не было…