Прививка от невежества

Еда — это то, к чему воины всего мира относятся очень осторожно и с большим уважением.

"Что будет? — с ужасом думал я. — Что будет, когда об этом узнает Фу Шин?" Мы потеряли достоинство, еще не обретя его. Я лег возле Татьяны в обломки кровати.

За окном стояла чернота. Я поднялся и вышел в коридор. В самой большой комнате лежали уставшие и сытые. Я говорил и говорил, объяснял и объяснял, но было видно, что голод уже создал рабов.

Ледяное белое утро.

— Они снова ушли, — дрожа от страха сказала Татьяна.

Мы с ней уже не ели два дня, но это не пугало, ведь жили Школой. Умывшись и одевшись получше, я направился к Ахмеду. Шел по улице, глотая ледяной туман, и раздумывал о том, как лучше все объяснить сыну Учителя. Это была наша первая большая ошибка, но, к сожалению, не последняя. Ахмед встретил приветливо и с уважением, сразу же сунув мне в руку деньги, ничего объяснять не пришлось. Разговаривать и отвечать на вопросы не хотелось. Азиат понимал и это.

— Если хочешь, заходи, — он мотнул головой в сторону своего дома.

— Не, я пойду.

— Давай.

Но когда я подошел к калитке, Ахмед снова обратился ко мне.

— Серега, — позвал он.

Я обернулся и увидел в его руках неизвестно откуда взявшуюся огромную папиросу. Курили молча.

Я медленно выплыл со двора и полетел над долиной.

— Серега, — где-то совсем рядом раздался сердитый голос Джисгуль.

Я оглянулся. За спиной, сложив руки на груди и выставив одну ногу вперед, стояла девочка. Она была одета в теплый, украшенный яркими вышивками халат и выглядела почти взрослой.

— Что, опять обкурились, как верблюды? — ехидно поинтересовалась она. — Иди, папка зовет.

Я задрожал от ужаса и, спотыкаясь, побрел к дому Фу Шина. Это была очень сильная папироса и, похоже, конец моих похождений в Чуйской долине.

— А представляешь, если б правда позвал? — захохотала за спиной противная девчонка. — Ладно, не дуйся, пошли лучше к Сашке.

Я вспомнил, что давно не был у Искена. Глаза Саши последнее время пугали все больше и больше, в них разгоралась настоящая любовь.

— Иди и не разговаривай, врубись в тягу, — грамотно посоветовал мне ребенок. — А то вообще сдуреешь, как ишак.

Взявшись за руки, мы плыли с Джисгуль в белом тумане, не касаясь ногами мокрого снега. Трава, которую сотворил Создатель, на этот раз вызвала из космоса тревогу, сомнения и запоздалую совесть.

Глаза Саши — черные, со сверкающим огнем любви. Глаза жены — карие, блестящие болью и усталостью, с любовью, переходящей в безумие. Как пожалеть вас, добрых женщин этого мира? Как помочь вам, верящим в мою силу? Зачем вы верите в то, чего нет, зачем выбираете меня своей жертвой?

Моя судьба выбрала самое сложное испытание — испытание красотой, нежностью, доверчивостью, преданностью, прозрачностью женских тел, женской жадностью и женской ненавистью.

Учитель Ням говорил, что нельзя ранить нежных птиц — женщин, а если они сами с размаха грудью залетают в душу, что делать?

Как отказать женщине, встречающейся на пути и пробуждающейся от жалости при виде измученного воина? Кто может пожалеть лучше, чем такая птица? Кто может дать больше, чем такая птица? Кто даст ответ вместо осуждения?

Простите, не проклинайте даже на мгновение, мои жадные и нежные белые птицы.

— Ну, как тяга, ничего? — поинтересовалась маленькая Джисгуль.

— Хух, — выдохнул я, — очень даже ничего.

— У нас плохого не курят, — строго сказала девочка. — Только ты, Серега, лучше не кури, плохо это.

— Да знаю, — согласился я. — Куда уже хуже.

Джисгуль с грохотом открыла калитку и в одно мгновение скрылась в доме.

— Ну, привет, лекарь, — с трудом подняв руку, поприветствовал меня Искен. — Знаю твои проблемы и поэтому давай не будем, — одной фразой стер мою неловкость мастер. — Иди лучше Сашке помоги чай готовить.

Я развернулся и побрел на кухню.

— Зачем ты так? — спрашивала девушка прижавшись к моей груди — Зачем так долго не приходил?

Ее волосы и губы пахли виноградом, а матовые ладошки прижались к моей груди. Она вздыхала судорожно и как-то с надрывом. Я не ошибся, к девушке в душу забралась любовь, жалость к самому себе окутала с ног до головы.

— Что делать мне? — у кого-то спрашивала Саша.

— Мне больно без тебя, — бесконечно повторяла она, тряся меня за плечи.

Я молча побрел к Искену.

— Дай опия, — попросил я.

— На, за тебя почему-то не боюсь, — сказал Искен и, порывшись под ковром, швырнул мне черный шарик.

Я проглотил горький кусочек и упал рядом с мастером.

— Держись, лекарь, — усмехнулся Искен.

Испуганная девушка протянула мне пиалу с чаем.

Очнулся вечером, махнув рукой Искену и не дожидясь Саши, пошел в свой дом. Извилистая, серебристая от снега дорога указывала путь в темноте. Все были в сборе.

— Отъедаемся два дня и начинаем тренировки, — спокойно объявил я и поплелся спать.

Опий честно выполнял свою задачу. Кто-то уже долго тряс меня за плечо, с трудом открыв глаза, я увидел Татьяну.

— Пошли в кухню, — сказала она. — Уже день и еда на столе.

Из кухни я сразу ушел обратно в комнату, есть со всеми не хватило сил, на многих было попросту противно смотреть. Жадность и страх — не слишком привлекательное зрелище.