Прививка от невежества

Вот и наступило время, о котором совершенно не хочется писать. Но кто скажет, есть ли у меня на это право? Чуйскую долину действительно не удивишь боевым искусством.

Вот и начались наши хождения по школам. Немного повезло в русских районах, и даже встретился наш фотограф с совершенно обалдевшими глазами. Он рассказал, что усердно копит деньги и хочет побыстрее уехать домой. Я понимал его. Русские в русских районах были какие-то не такие, но все же свои. Из этих районов потянулись к нам в дом больные, но еды не хватало, ребята ходили шатаясь, уже не скрывая слезы отчаянья.

Все доходы жителей долины шли с железной дороги, остальные, как понял я, в основном жили наркотиками и центральной трассой, бегущей вдоль Тянь Шаня. Самый настоящий коридор смерти.

Я уверен, ни один шаолиньский монах древности не посмел бы это оспорить. Представьте идущих голодных людей, шатающихся от усталости и безнадежности. Я, жена и самые стойкие из ребят. Пятнадцать километров вдоль трассы, а по бокам, с двух сторон, такие же голодные продают шашлыки, молоко, лепешки и коноплю на стаканы — как семечки. Но эти люди с сидящими рядом хилыми, чумазыми и тоже гниющими детьми были у себя дома.

И снова пятнадцать километров обратно, голодные, после тренировки, в ожидании только одного: того дня, когда выдадут деньги со странным названием — сомы. Они проедались в одно мгновение — и снова голод.

Как устал от этого чувства, преследующего меня все полгода. А как менее подготовленным ребятам?

Коридор заставил задуматься, и эти мысли легли тяжелым камнем на сердце. Все изменилось в моей жизни, ошибки прошлого ушли из памяти, от них осталась только одна усталость. Я буду помнить волшебную долину, как самое прекрасное в жизни. Долинная боль и даденное долиной знание оставили в сердце гордость за древний Космос. Как мало жить в нем! Его нужно впитать каждой крошечной клеткой, из которых слеплено тело, потом принять душой и стать счастливым.

Долинная боль, тебя не перепутаешь ни с чем, потому, что тебя нужно прожить. Теперь я знаю: Фу Шин забрал мои ошибки, отдав взамен бесконечность. Каждый делал свое, бредя по коридору. Каждый выживал как мог, как было ему дадено.

— Дай сом, — я обернулся, за спиной стоял фотограф. — Ведь ты главный, дай сом.

Если б у меня был сом, конечно бы, дал. Это была последняя встреча с фотографом, он пострадал меньше всех. Ненавижу фотографов и фотографии, так же, как и математику с математиками. Он уходил грязный, оборванный и перепуганный. Долина умела пугать и принимать.

Среднеобразовательные школы. Я думал, что мое поколение плохо учили в стране Советов. А чему могла советская власть научить киргизов, дунган, уйгуров и корейцев любого поколения?

ГЛАВА 21

Страна Киргизия. Восток, он всегда славился крайностями: золотые блюда с катающимися алмазами, грязные, гниющие дети, преданные и распущенные женщины. Чуйская долина, мусульманские тейпы, воины и рабы, стонущий с мечети мулла. Луна, застрявшая в минаретах. Жестокость, прикрытая Кораном (покорностью), огромные сладкие дыни, лопающиеся в руках персики. Вот она — Средняя Азия.

Средние школы такие же, как и долина. Киргизский язык, изуродованный до смешного, дунганский и уйгурский, живущие только в огромных семьях. Шестеро детей в мусульманских семьях — это стыдно. Что за семья, если не десять, а лучше двенадцать.

Средняя Азия — непостижимая загадка, пережившая свою мудрость и здравый смысл.

Сколько сомов могли платить эти семьи? Мы понравились детям. Много ли надо сделать, чтобы тянулись к нам дети из таких огромных семей? Доброе слово, взгляд, на мгновение брошенный маленькой девочке или мальчику, доброе слово, пусть даже на непонятном языке, разве нужен доброму слову перевод?

Дети любили, а платить было нечем, и боль пронзала сердце, когда маленькие руки протягивали литровую банку с бараньим жиром. Она не стоила десяти сомов, и от этого в раскосых глазах загорался страх.

Но школа нагло требовала арендную плату за холодный и давно умерший спортзал. И мы опять голодали, проходя лабиринт смерти, задыхаясь от подгоревших палочек с крошечными кусочками мяса. Шашлыки умирающей советской Азии. Еще лепешки — поджаренные куски теста, которые продавали вдоль трассы, они иногда сводили с ума.

Но нам нужно было идти, пятнадцать километров туда и обратно, к таким же голодным детям из огромных семей, в которых они воровали еду, чтобы расплатиться с нами.

Обычный зимний день. Тренировка в обшарпанном, холодном зале была в разгаре. Самые любопытные усердно разучивали "пасть дракона". Техника сдвоенными руками была моей любимой, и я не боялся делиться ей. Не боялся — это значит показывал без ошибок. В спортзальную дверь три раза громко постучали, и она отворилась. В зал вошли двое мужчин. Я невозмутимо продолжал тренировку, подчеркивая этим дисциплину и собственную значимость. Один из вновь прибывших оказался невероятных размеров, из-за его широченной спины с любопытством выглядывал маленький человечек.