Если бы у дунган была привычка аплодировать, наверное, в тот миг все так бы и сделали. Но, как истинные мусульмане они схватились за головы и завели свое бесконечное: “Вай, вай.” Рашид не спеша, как истинный победитель, начал забивать папиросу. Вдруг ко мне подошел один из аксакалов и присел рядом.
— Бой знаешь? — спросил он.
— Учил чуть-чуть, — ответил я.
— Где? — снова спросил он, качая головой.
— Далеко, у корейцев, на севере Китая.
— Сюда зачем приехал?
— Учиться у Фу Шина.
— Мало? — удивился старик.
— Конечно, мало, — подтвердил я.
— И мясо не ешь?
— Совсем не ем, — признался я.
— Вай, вай, — старик снова покачал головой. — Мудрость ищешь? — спросил он.
— Ищу, — подтвердил я.
Старик хлопнул меня по плечу, потом повернулся к другому аксакалу:
— Ло ган кун бай, — сказал он товарищу, и тот согласно кивнул головой.
Все дунгане встали и, почтительно попрощавшись, разошлись. Когда мы остались с Рашидом одни, я с опаской поинтересовался: Что же это — "ло ган кун бай”, хотя был почти уверен, что дурак и алкоголик.
— Это очень хорошо, — сказал Рашид. — Они назвали тебя странствующим монахом. Были такие, ходили по миру в поисках знаний. Один такой триста железных посохов стер. Курить будешь? — спросил он.
— Буду, — кивнул я головой.
— Ну, даешь! Действительно — ло ган кун бай.
— Только слышишь, Рашид. Не спорь больше ни с кем.
— Зачем? — удивился он. — Аксакалы видели, кто им не поверит.
Мы выкурили папиросу, и я решил не спеша пойти на свой второй этаж, хотелось надолго заснуть. Я прошел мимо тренирующихся, прогремев по лестнице, упал на кан. Дверь хлопнула, возле меня выросли две фигуры Андреевича и Федора.
— Что же ты делаешь, Серый? — Андреевич покачал головой.
— Да, Анатольевич, это совершенно недопустимо, — и Федор поправил свои блестящие очки.
— Извини, Андреевич, слишком много впечатлений, да и вообще, тебе хорошо — скоро домой, а мне здесь сколько быть, и сам не знаю. А ты, Андреевич, сам знаешь, с кем быть. А вы, Федор, пожалуйста, идите к черту, — сказал я и, улыбнувшись до ушей, заснул.
Проснулся я от какого-то отвратительного звука, открыв глаза, увидел, что на огромном кане уже нет ни единого человека. Противный звук прекратился, а вместо него кто-то сильно начал стучать. Повернув голову, я увидел интересное зрелище: на подоконнике сидел большущий зеленый попугай и долбил своим загнутым толстым клювом деревянную оконную раму. На какое-то время он прекратил, надменно посмотрел на меня и снова стал долбить. Мне стало обидно, потому что противный попугай совсем не испугался, прореагировав на меня, как на пустое место. Не знаю, что по этому поводу скажут орнитологи, но я пишу чистую правду.
— Кыш, — сказал я попугаю.
Он мигнул одним глазом и задолбил еще сильнее. После чего снова противно заорал, спрыгнул на пол и, схватив чей-то носок, улетел в открытое окно. “Вот наглая скотина”, - подумал я и, сбросив одеяло, начал одеваться. Выглянув в окно увидел, что тренировка в разгаре.
На удивление, после вчерашнего чувствовал себя, как огурчик. Спокойное состояние и никакого похмелья. Среди тренирующихся была также моя жена. Она, очевидно, решила серьезно заняться тибетской техникой, хотя до этого занималась только астрологией и корейским дыханием. Внутри меня проснулась ревность, хотя и понимал, что после корейской техники не так просто перейти на тибетскую. Федор сидел за длинным столом записывая что-то в свою толстую тетрадь. Я спустился во двор. Андреевич на мгновение повернулся, что-то буркнул и дальше продолжал тренировку. Умывшись в ванной Учителя, я прошел через двор, ноги сами повели к чудесной поляне со священным красным кустом, который мне показала Джисгуль.
Вокруг была незнакомая прекрасная природа. Одно из самых лучших времен года в долине — ранняя осень, а может, просто я начал замечать окружающее. В долине все было огромных размеров: пауки и кузнечики, бабочки и цветы. Наверное, потому, что должны копить тепло днем, замерзать ночью, а потом снова продолжать свою жизнь.
На средине поляны я сел под азиатским солнцем и решил сделать корейское упражнение для того, чтобы наполниться энергией и прийти в себя. Упражнение называлось “око Дракона”. Сел в полулотос, положив кисти рук на колени внутренней стороной, я закрыл глаза, направив их на солнце. Через несколько мгновений на черно-золотистом фоне перед глазами появилось четкое азиатское солнце. Сделав между губ небольшую щель, я с легким напором начал вдыхать в себя тоненькую струю, которая нитью отделилась от солнца. Я не спеша втягивал ее в себя, наполняя этой энергией сперва грудь, потом центр живота, а потом и низ. Когда вдохнул, сколько мог, я сделал глоток и оборвал бесконечный луч солнца, ощутив, как он упал маленьким солнечным шариком в центр тань-тьена.