"Привлеченная к дознанию..."

Почти всю ночь перестукивались в башне. Надзиратель Буркин грозил карцером, но сделать ничего не мог. То на одном конце, то на другом раздавался стук. Стучали на первом этаже, стучали на втором. Стучали в стены, стучали в пол. Надзиратель решил при проверке доложить по начальству, но утром внимательно посмотрел на Кирсанову и досадливо махнул рукой.

Сибиряк ждал Клавдию. По ее глазам понял — дело сделано. Читали обвинительное заключение. Прокурор, потрясая запиской, взятой при аресте Кирсановой, желчно подчеркнул: «Безумству храбрых поем мы песню!» Клавдия задохнулась от негодования. Да, она писала эту записку... Да, она всегда восторгалась и будет восторгаться мужеством героев, павших в борьбе... Этого чувства господину прокурору не понять: «Рожденный ползать — летать не может!»

Прокурор побагровел, потребовал призвать Кирсанову к порядку. Подсудимые смеялись. Конвоиры таращили глаза. Отчаянно дребезжал колокольчик в руках председателя...

Прокурор вытер лоб и продолжал, поглядывая на Сибиряка: 

— Если бы встали тени убиенных чинов полиции... Если бы они ожили и смогли заговорить, то преступник, именующий себя Сибиряком, содрогнулся бы от ужаса... Покрылся бы холодным потом от раскаяния и стыда...

И тут голос прокурора заглушил бас Сибиряка:

— Если встанут тени убитых и замученных за народное дело царскими опричниками, то прокурору придется оледенеть... Здесь холодным потом не обойтись... Нас мало, но придет время, когда народ сделает то, что мы не сумели сделать!

Обвиняемые придвинулись к Сибиряку, придвинулись и застыли. Наступила тишина. Зал притаился. Председатель прервал заседание.

Вечером огласили приговор военного суда. Зловещие тени падали от решетчатых окон... Сибиряка и его товарищей приговорили к смертной казни через повешение. Клавдию ждала крепость и ссылка на вечное поселение в Сибирь.

Осужденные начали прощаться. Железные руки Сибиряка обхватили Клавдию. Они поцеловались в последний раз.

Смертников уводили. Побрякивали прикладами конвоиры. Клавдия с трудом сдерживала слезы. Сибиряк прокричал:

— Боритесь, товарищи! Боритесь до последнего вздоха! Мы еще постоим за себя!

В камере Клавдия долго плакала. И теперь, в вагоне курьерского, вспомнив все это, она залилась слезами...

С приведением приговора в исполнение торопились. Сибиряк это знал. Ночью он развернул план, переданный Клавдией. На вощеной бумажке был нарисован нижний угол двери в камере номер пять, там стоял жирный крест. Между дверным косяком и шершавой стеной узники нашли узкую, едва приметную щель. Когда-то в камере сидел рабочий — боевик с Мотовилихи, ему-то и принадлежал этот тайничок: если в щель осторожно опустить тонкую иглу, то можно зацепить конец суровой нитки, а потянув за нее, достать стальную пилку.

В гулкой ночной тишине раздались приглушенные шаги тюремной стражи. На кованых сапогах войлочные туфли. Двигались воровато, крадучись. И все же Сибиряк услышал их. Услышал и встретил, как боец. Первым вошел грузный Высоцкий, начальник «полуроток», которого ненавидели за жестокость. И сразу же Сибиряк обрушил на его голову кандалы, завернутые в полотенце. Высоцкий ахнул и мешком повалился на пол. Смертники набросились на стражников, смертники крушили тюремщиков кандалами...

По тревоге в «полуротку» ворвались солдаты, открыли стрельбу, коридор заволокло дымом. До самого утра продолжался яростный бой. Сибиряк и его друзья погибли. Их расстреляли в камере. Мутноватый рассвет робко пробивался через решетчатое окно. Всхлипывал дождь.

...За окном была тайга. Паровоз тоскливо гудел.

СЛУЧАЙНОЕ ЗНАКОМСТВО

Переждав несколько дней в Екатеринбурге, Клавдия вновь села в поезд Иркутск—Москва. В купе оказалась семья чиновника, скучная и чопорная. Тихо постукивали колеса, бранились соседи. Девушка лежала на верхней полке и рассматривала знакомые места. Каждая верста, которую с такой обидной быстротой пробегал поезд, дорога и близка до мелочей.

Она даже матери не сообщила, что будет в Перми проездом. И когда поезд пришел в Пермь и она увидела знакомый городской вокзал, ей сделалось так тяжко, грустно и одиноко, что она в сердцах упрекнула себя за излишнюю осторожность.

Поезд стоял, как показалось Клавдии, долго, очень долго. Неподалеку от вокзала возвышались красные казармы. Туда она частенько ходила с Володей Урасовым. Припомнились встречи с Яном Суханеком. Неудавшийся побег Трофимова из башни. Тогда Трофимова и его друзей избили так, что на суде им даже не вынесли смертного приговора. Теперь Трофимов в тюрьме. Осужден надолго. Клавдия знала, что и Лбова казнили... Пермская тюрьма, мрачная, жуткая. Каких героев поглотила она, свела в могилу...

Соседи по купе сошли в Перми. Девушка осталась одна. И вдруг она уловила звон шпор. Ближе... Ближе... Она натянула на голову одеяло и отвернулась к стене. Сердце лихорадочно забилось: неужели все кончено?..

Поезд тронулся. Дверь открылась. Клавдия услышала, как новый пассажир положил вещи. Осторожно кашлянул. Постоял. Она почувствовала его взгляд. Заскрипели пружины. И сладковатый табачный дым наполнил купе.