"Привлеченная к дознанию..."

— Люди, заинтересованные в водворении буржуазного порядка, ежечасно твердят крестьянству, что виновата во всем община и круговая порука, переделы полей и мирские порядки, потворствующие лентяям и пьяницам...

— По мнению марксистов, причина не в общине, а в системе экономической организации России. Дело не в том, что ловкие люди ловят рыбу в мутной воде, а в том, что народ представляет из себя два друг другу противоположных, друг друга исключающих класса! — возвысил голос Владимир Ильич.

Он стоял сильный. Подобрался, напружинился, словно приготовился для прыжка. Говорил быстро, свободно. Молодежь придвинулась к нему.

— Турнир отцов и детей! — прошептал восхищенно сосед Марии Петровны, погружая пятерню в густые вихры.

— Молодая буржуазия у нас действительно растет, — выдавил Воронцов, подчеркнув слова круглыми жестами. — Выразить ее численность пока трудно, но можно думать, что численность уже значительна!

— Совершенно верно! Этот факт и служит одним из устоев марксистского понимания русской действительности, — удовлетворенно подхватил Владимир Ильич, прищурив карие глаза. — Только факт этот марксисты понимают совершенно отлично от народников! Народник не может отрицать его очевидности, но верит, что его еще можно исправить. Угощая народников его же добром, скажем, что историю делают живые люди. Это ясно, как ясен ясный божий день!

И опять вспыхнул оживленный смех. Владимир Ильич, полный задора и силы, спорил веско. С блеском. Воронцов заметно нервничал, часто повышал голос.

— Близость народничества к либеральному обществу умилила многих, даже моего уважаемого оппонента. Из этого делается вывод о беспочвенности русского капитализма... — Ульянов шагнул вперед. — Близость эта является сильнейшим доводом против народничества, прямым подтверждением его мелкобуржуазности!

Воронцов вскинул короткие руки, покраснел от досады:

— Как вы смеете! Как вы смеете!

Спора Воронцов не выдержал. Сел, провел платком по лицу. Поднесли стакан воды. Он жадно выпил, стараясь не глядеть в сторону Ульянова. Победа полная! Мария Петровна с трудом пробралась к Владимиру Ильичу, взяла его за руку.

— Пожалуй, пора! — проговорил Владимир Ильич. Вынул часы, щелкнул крышкой: — Ого!

Они прошли в переднюю. Там среди вороха вещей с трудом разыскали пальто. Владимир Ильич подал пелерину Марии Петровне. Раскопал зонтик. Лицо его было спокойно. Одни глаза выдавали волнение.

— С кем я спорил? — озадачил он Марию Петровну.

— С Воронцовым! Забыла вас предупредить!

— С Воронцовым?! — удивленно приподнял брови Владимир Ильич. — Что же не сказали?! Не стал бы так горячиться!

— Признаете его заслуги? — Мария Петровна завязывала черные шнурки пелерины.

— Есть заслуги, но главное — бесполезно!

ОБЫСК

«Я получил прекрасное воспитание — в том смысле, что от меня никогда не скрывали правду и с малых лет приучали любить правду. Мой отец был за правду сослан. Я с трудом кончил гимназию, так как мне были ненавистны та ложь и фальшь, в которой нас держали. Я поступил в университет и стал деятельно заниматься пропагандой между товарищами, стараясь привлечь их к революционной деятельности. Меня исключили из университета. Я стал заниматься пропагандой среди солдат...» Василий Семенович снял пенсне, обхватил голову руками. Вечером перед сном он обнаружил в почтовом ящике письмо с вложенной прокламацией. Последнее слово на суде Балмашева, написанное на папиросной бумаге фиолетовыми чернилами.

Голубев хорошо знал Балмашева, с отцом которого дружил. Мальчик... Худощавый... Больной... И вдруг стрелял с таким удивительным хладнокровием! А что изменилось? Ничего! Министр внутренних дел уже назначен, а Балмашев казнен в Шлиссельбурге!..

«И тогда-то я убедился, что одними словами ничего не поделаешь, что нужно дело, нужны факты. У меня явилась идея убить одного из тех людей, которые особенно много причиняют зла. Я обещал вам открыть на суде сообщников своих. Хорошо, я их назову — это правительство. Если в вас есть хоть капля справедливости, вы должны привлечь к ответственности вместе со мной и правительство».

— Привлечь к ответственности правительство! — Василий Семенович сбросил плед, которым были укутаны его ноги, поднялся. Нет, он не верил, вернее — давно потерял уверенность в возможность силой вырвать у правительства уступки. Нужно с правительством как-то договориться, используя легальные формы борьбы... Довольно безрассудных жертв! Довольно!

Невысокий дом в три окна, где поселились Голубевы, стоял на углу Соборной и Малой Сергиевской. Парадное под резным навесом. Окна в нарядных наличниках. Дом оказался удобным. Большие светлые комнаты с высокими потолками. Кафельные печи в зеленых цветах.