Приворотное зелье на единственную (СИ)

-- Не обижайся, Миш, но я тебе никогда не подходила. Кто я? Раньше была бедная студентка, чьи родители работали на фабрике. Сейчас я учительница, еле держусь на плаву. Ты из мира богатых людей. Ты вернешься туда. Я знаю это. А что с Кешкой свела меня жизнь, спасибо. И мне богатый муж достался. И я немного пожила, ни о чем не думая. И пусть после его смерти все забрали кредиторы, но, благодаря Кешке, я купила здесь квартиру, отремонтировала её, приобрела мебель. Тебе ведь нравится мой дом?

-- Нравится. У тебя тепло всегда, даже когда дует в окна.

-- И это все на средства покойного Иннокентия. Нет, Миш, Кешка был хороший. Не ругай себя за него. Его было за что любить.

-- Любка, Любка. А просто любить в наши дни нельзя?

-- Можно. Но лучше с выгодой, - Люба улыбнулась.

Михаил опять поцеловал женщину. Он был необычайно нежен. И все-таки что-то происходило. Что-то случилось у Миши.

-- Миш, с тебя опять требуют деньги? Требуют продать машину?

-- Нет, уже нечего взять с меня. Не переживай. Кристина все получила: и что принадлежало ей, и что заработал я. Люб, давай поговорим лучше о нас.

-- Давай поговорим, - согласилась женщина. - Миш, мне с тобой так хорошо. Я боюсь влюбиться в тебя.

-- Почему? - удивился мужчина.

-- У нас нет будущего. Криста никогда не упустит своего.

Он не ответил, опять стал целовать её. Ласки становились другими, более страстными, настойчивыми.

-- Люблю такого Мишку еще больше, - засмеялась Люба.

Утром Михаил уехал. Люба уже тогда предполагала, что он не вернется. Но глупая надежда жила в душе. Михаил не вернулся вечером. Ну что же, так и должно было случиться. Все шло к этому. Люба не хотела признаваться, что очень расстроена. Она все-таки привыкла, привязалась к мужчине. И теперь его нет. И слезы, и глупые стоны, как у обиженного ребенка, сами вылетали из горла. Она не спала всю ночь.

-- Я справлюсь, я сильная, - говорила она, когда серый рассвет окрасил небо.

И вдруг среди слез на её красивое яркое лицо пробралась улыбка. Это ребеночек, что носила она в себе, толкнул её первый раз ножкой. Она не знала, как толкается ребенок, что это такое, но сразу поняла.

-- У меня осталось часть моего Мишки, - женщина погладила свой еще плоский живот. - Я не должна плакать, расстраивать малыша. Ему уже четыре месяца. Хорошо бы, если это была девочка. Как Марусенька у Вероники.

Люба не сказала Михаилу, что беременна, что срок уже большой - четыре месяца. А Мишка смеялся, говорил, что не только он, но и она поправилась. "Хорошо кушаем", - ответила тогда Люба. Не догадался, дурачок. Сейчас женщина успокоится, будет думать о ребенке. "Я не буду плакать", - произнесла женщина фразу, которая ей помогала в первые дни после смерти Иннокентия. Люба ушла в большую комнату, легла на диван, включила телевизор, но не смотрела. Она прислушивалась к своему животу: что там внутри. Вдруг малыш опять постучит ножкой или ручкой. Все было спокойно. Ребеночек, наверно, спал. Люба вспомнила, как ей первый раз стало плохо, а она даже не догадывалась, что причина её тошноты и даже рвоты - наступившая беременность. Да, эта смешная история была из цикла "Нарочно не придумаешь".

Коллектив школы, куда попала работать Люба, был неплохим, веселым и относительно молодым. В нем царили дружеские человеческие взаимоотношения. Выделялась своей красотой учительница истории - статная черноволосая Татьяна Николаевна. У неё был роман с учителем физкультуры. Оба имели семьи, оба понимали, что роман их ненадолго. А в Любу сразу влюбился молодой, хорошенький, как куколка, молодой специалист, учитель химии Виктор Викторович Куликов. Это была интересная личность. Прекрасный талантливый ум, способности от Бога и дурная голова одновременно. Организм Виктора Викторовича не принимал водки, его тут же рвало, а он заставлял себя её пить. И объяснение этому химик придумал: мол, в горле образуется какая-то пленка, закрывает дорогу водке, её надо разорвать, и все будет в порядке. С тех пор, когда химик выпивал первую рюмку, веселый физрук подскакивал к нему, совал в рот огурец и кричал: "Рви пленку! Рви" Порой это помогало. Помимо этого Виктор Викторович писал стихи, посвящая их Любаше. Женщина сначала смущалась, а потом отвечала одной фразой: "Витька, отстань, надоело!"

В один из дней в школу заехала на минуту Вероника. Она родила три месяца назад вторую дочку, завезла учителям шампанского, водочки, закусочки, большой торт, чтобы выпили за здоровье её малышки, а сама быстро умоталась.

-- Не могу остаться, я кормящая мама, - твердила Вероника. - Мой рыжий банкир и так меня отпустил всего на часок. Шипит, как змей, что я ребенка по пустякам оставляю с чужими людьми. За меня все Любка расскажет. Она бывает часто у меня. Или бывала, - подмигнула женщина подруге.