Привычка выживать (СИ)

Еще седьмая представляет, как будет выглядеть с косичкой сама и едва не начинает хохотать в голос. Через какое-то время долгого молчания, Китнисс раскрывает над спящей Каролиной зонт от яркого солнца, а сама забирается на стул с ногами и опять продолжает молчать. Джоанна почему-то чувствует за собой вину; и прогоняет это чувство так, как может.

- И все-таки, не расскажешь мне, как ты сумела отвадить от себя Хеймитча? Он так за тебя переживал, так рвался к тебе, когда узнал, что ты жива. Не в его правилах быстро сдаваться. Но он сдался, знаешь? – седьмая немного приукрашивает действительность, чтобы вовлечь Китнисс в разговор.

- Он предал меня, - почему-то все же отвечает Китнисс. – Он предал меня, а затем оставил меня именно тогда, когда мне нужна была помощь. Перед тем как я покончила жизнь самоубийством, он оставил меня наедине с собой. Непростительная ошибка с его стороны.

Джоанна фыркает.

- Вообще-то его не пускали к тебе. К тебе никого не пускали, огненная девочка, даже тех, кто горел желанием тебе помочь. А теперь ты сама никого не пускаешь к себе, - Джоанна качает головой. – Будто вокруг тебя шипы, Эвердин. Убери их, иначе ты никогда не исправишь ошибок, из-за которых тебе пришлось вернуться с того света.

Китнисс рассеянно думает о том, что не возвращалась с того света. Иногда ей кажется, что даже если само возращение имело место быть, вернулась не вполне она. Какая-то часть ее, очень важная часть, часть, бывшая ее сутью, была утеряна. Но она слушает Джоанну; изнутри ее бьет странная дрожь, смесь страха и отчаяния, которого она давно не чувствовала.

Но вслух она не говорит ничего.

…

Хеймитч, устроившись в кресле, говорит о собственной жизни. Много шутит, очень остроумно. Вспоминает досадные интересные мелочи, касающиеся Игр и его жизни после Игр. С горечью утраты вспоминает Рубаку, и других победителей, с которыми успел подружиться и которых успел потерять. О потерях, превративших его жизнь в бесконечную череду быстро пустеющих бутылок, он говорит меньше, но очень убедительно. Не опускается до уровня Джоанны, не ударяется в слезы, и уж точно не говорит, что смирился со всем происходящим. Еще Хеймитч много говорит о Китнисс, и взгляд его смягчается. Он выражает осторожную надежду на то, что все еще не совсем потеряно, что потери – только шаги на тяжелом пути становления. Из Хеймитча получается неплохой оратор, Том слушает его с открытым ртом, и не сразу замечает, что Хеймитч ломанулся совсем не в ту степь. Неизбежными кажутся вопросы о том, как Хеймитч относится к нынешней власти, и вновь следует осторожное выражение надежды на светлое будущее.

У Хеймитча сводит зубы от собственного вранья, но он все еще улыбается – чуть виновато и по-отечески, выглядя, как вернувшийся на путь исправления человек. Обходится даже не без упоминания старых скандалов, уже с истекшим сроком давности, и Том расстается с Хеймитчем, едва ли не сияя от восторга, хотя и подозревает, что Хеймитч выпьет, едва дойдя до своего бара. Впрочем, его не особенно сильно заботит то, что не будет показано в прямом эфире.

Хеймитч не поступает так, как ему полагается поступать по статусу местного пьянчужки. Вернувшись, и избавившись от излишней, на его взгляд, безупречности, он возвращается к планшету, и перечитывает все, что выделил для себя в статьях по охмору. Ко всему этому он добавляет все, что ему вчера рассказал Пит, и долго сидит в кресле, пытаясь понять, что именно так сильно мучает его, что буквально не дает спать по ночам. Белые таблетки, не имеющие никаких отличительных черт, о которых неохотно ему рассказала Эффи. Стакан с водой, который он конфисковал из спальни Китнисс. Огромное количество не состыковывающихся между собой деталей, вроде нечеловеческого спокойствия Пита и несвойственной Китнисс рациональности. От размышлений вскоре начинает болеть голова, и Хеймитч с ненавистью вспоминает о том, что от головной боли могут помочь таблетки.

Он спускается вниз, и застает там вялую после солнца Джоанну, которая приглашает его поужинать, а во время ужина выпытывает у него подробности его собственного интервью, и с презрительной миной соглашается, что сценарий «возвращения блудного сына» действительно может сработать. Позже к ним присоединятся Вольт, уставший и засыпающий прямо на ходу. Они сообщают ему о выключении электричества, и Вольт только пожимает плечом, оставляет свою порцию недоеденной и плетется на свой этаж, потому что сон – единственное, о чем он в настоящий момент мечтает.

Джоанна поспешно складывает 2+2.

- Спорим, он это электричество и вырубил, - говорит Хеймитчу на ухо. Тот в ответ бормочет что-то неубедительное, а потом оставляет Джоанну в одиночестве, и врывается на этаж еще не успевшего даже переодеться гения.

- Ты знаешь, кто блокирует этаж Китнисс? – спрашивает свистящим шепотом.