Привычка выживать (СИ)

- Это часть шоу. Репортаж о том, как вы вспоминаете свое прошлое, возвратившись туда, откуда все началось. Во время революции Китнисс уже приходилось такое проделывать, - Китнисс вяло обращает внимание на собственное имя; взгляд ее дергается, а затем опять цепенеет. Оцепенение – не так уж плохо. Перед самым полетом она вдруг начала хохотать в голос, и хохотом своим насмерть перепугала пилота. А утром чуть не разбила о голову Джоанны чайный сервиз лишь потому, что Джоанна потрепала сонную и злую со сна Каролину по плечу. Или потому, что Джоанна назвала Каролину «маленькой кровопийцей».

- Видео будет что нужно, - хмыкает Хеймитч. – Вот мой дом, его разбомбили до последнего камня. А вот мой дом в Деревне Победителей, он развалился самостоятельно.

Эффи возвращает ему острую улыбку и едва заметно морщится от негодования.

- Меньше сарказма и больше драмы, - говорит со знакомой интонацией, ранее принадлежавшей Джоанне. – Ваши дома были приведены в порядок заранее. Никаких проблем возникнуть не должно.

- Неужели? – язвительно спрашивает Хеймитч и показывает глазами на скорчившуюся Китнисс. Кажется, действие успокоительного вот-вот подойдет к концу. И вновь начнется шоу – не такое фееричное, как то, что замыслил Плутарх, но не менее драматичное. Затем взгляд Хеймитча останавливается на Пите, и Пит делает вид, что оскорблен до глубины души новыми подозрениями.

Он не может сорваться сейчас. Он не должен сорваться сейчас. Не должен.

В деревне победителей они проводят не так много времени. Съемочная бригада действует на редкость организованно. Китнисс, чуть более живая, чем минуту назад, но еще не впавшая в буйство, сносно прогуливается по своему старому дому, и вид у нее действительно на редкость драматичный. Вся съемочная бригада в один голос заявляет, что во взгляде Огненной девушки так много эмоций, что слова будут уже излишними и даже пошлыми. Хеймитчу так просто отделаться не удается, и, пока он строит что-то перед камерами, Пит переговаривается с Эффи.

- Мне нужен предлог, чтобы вновь увидеться с Аврелием, - говорит очень тихо.

Он не видел своего лечащего врача с той памятной беседы. А у Пита уже много новостей. О том, что Аврелий ошибся. С эмоциями возвращаются и старые, почти забытые приступы. А вместе с приступами возвращается опасность для жизни Китнисс Эвердин.

Эффи не кажется удивленной подобной просьбой. Эффи кажется немного испуганной.

- В последний раз я видела Аврелия тогда же, когда ты говорил с ним.

Она ничего не добавляет, поглядывает по сторонам. Ее страх, страх настолько сильный, что она уже не может его скрывать, передается и Питу. Страх, охватывающий все внутренности и будто сжимающий их. Страх, становящийся паранойей, от которого нет ни лекарства, ни противоядия, который питается только судорожными, лишенными логики предположениями, каждое из которых хуже другого.

- Здесь немноголюдно, - говорит осторожно Пит, пытаясь сделать их разговор неопасным.

Эффи пожимает плечом.

- На самом деле, восстанавливается другая часть города. Та, что ближе к шахтам, которые все еще пытаются восстановить. Желающих вернуться сюда почти нет. Еще меньше, чем было вначале. Они приезжали сюда, работали здесь какое-то время, а потом оставляли надежду.

Надежда. Они оставили надежду. Была ли она здесь вообще когда-либо, еще до того, как все было превращено в пыль? Не похоже, что была. Была лишь хрупкая видимость, и с течением времени она стала пеплом.

Китнисс тащит всех на Луговину. Долго стоит у самого края братской могилы целого дистрикта, и просто молчит. Она даже не плачет, думает о чем-то своем, и не видит камер, пожирающих каждое ее движение, так голодно и жадно, что Пит с ужасом думает – еще мгновение, и от той, прежней Китнисс, не останется даже пепла. Только память. Его память, искаженная и испорченная действием яда, и память других, память, которая так же подвержена гниению.