Каролина насупилась еще сильнее. Джоанна закатила глаза и села рядом, зная, что девчонка почти сразу либо пересядет с наигранным пренебрежением, либо отодвинется в сторону с более-менее независимым видом. Этого не случилось. Каролина на мгновение закрыла глаза, но не сдвинулась с места. Джоанне в тот момент почему-то захотелось смеяться; если бы она засмеялась, этот смех был бы из серии «смех, переходящий в слезы». Никогда прежде она не считала Каролину так похожей на себя.
- Знаешь, - сказала Джоанна, - как-то один человек дал мне хороший совет. Он сказал мне, что я могу кричать, если хочу кричать. Я могу плакать, если хочу. Можно откладывать то, что хочется, на время, может, на время продолжительное, но однажды, протерпев месяцы и годы, ты закричишь в самый неподходящий момент.
Ей почему-то вспоминается равнодушное лицо Пита. Лицо Пита во время их расставания – такого же нелепого, как и все прочее, с ними двумя происходящее. И лицо Эффи Бряк, нарисованное и замкнутое.
- Ты же не думаешь, что я последую твоему совету? – подозрительно скривилась Каролина.
- Моему – нет, - фыркнула Джоанна. – Не при мне. Меня здесь нет. Я в далекой-далекой стране, в которой меня все любят и мне все подчиняются. Там такое же теплое солнце, как и здесь, но нет соленого моря…
- Для человека, которого здесь нет, ты слишком много говоришь, - сказала Каролина уже без злости.
…
Не смотря на свой имидж вездесущей и действующей всем на нервы особы, Джоанна редко когда хочет оказываться там, где царствуют личные разговоры и раскрываются частные секреты. Но ей везет. Хотя, скорее, не везет. Она видит миссис Эвердин, ухаживающей за Энни, и чувствует кожей всю неправильность происходящего. Энни не нужна помощь. Не нужна так сильно, как нужна Китнисс, и ей сложно понять, почему миссис Эвердин продолжает торчать в четвертом дистрикте. Она видит Энорабию, гуляющую по пляжу в одиночестве, замечает Каролину, которая либо прячется от Энни, либо делает вид, что спит, чтобы отвязаться от компании, которая в действительности ей очень нравится. Она замечает, когда все начинают избегать друг друга или прятаться от самих себя, и это кажется ей странным, потому что она никогда не была ни чувствительной, ни сентиментальной и вряд ли сможет найти в себе силы помочь тем, кому нужна помощь. Пит, наверное, мог бы помочь им всем, словом или взглядом, но Пита здесь нет; Пита нет даже там, где Пит сейчас находится, потому что то существо, которое носит сейчас его имя, уже не Пит и даже не капитолийский переродок. То существо стало для Джоанны какой-то новой формой жизни, опасной хотя бы потому, что рано или поздно (а зная суммарную степень везения всех, чье имя однажды прозвучало на Жатве, случится это не просто рано, а именно в самый неподходящий момент) оно перестанет контролировать себя и превратится во что-то совершенно иное, в то, к чему они никогда не смогут быть готовыми.
Джоанна не находит себе места. Каролина, которая неохотно следует ее совету тогда, когда никого нет поблизости, проявляет все чаще страх. Спрашивает у Энорабии что-то о Китнисс так тихо, что сама Энорабия вряд ли слышит заданный вопрос. Но Джоанна слышит; и ей опять хочется смеяться, и бить посуду и признать, наконец, что она так же нестабильна, как и Пит, у которого хотя бы есть причина быть нестабильным.
- Теперь Китнисс ненавидит меня?
Джоанна не проявляет особых эмоций тогда, когда прилетает планолет из Капитолия. Не обращает внимания на то, с каким покровительством смотрит на них Гейл, когда говорит, что они могут вернуться обратно. Джоанна не удивляется, узнав, что место их обитания в Капитолии претерпело ряд неприятных изменений. Том говорит об экстренном сокращении затрат на энергию, рассказывает о том, что в нормальном состоянии Капитолий может поддерживать только три этажа Тренажерного центра (и это включая подвал, в котором победители продолжат тренироваться до самого шоу). Джоанна смиряется с осознанием того, что скоро все закончится тем или иным образом. Джоанна успокаивает себя тем, что предполагала такой поворот событий. Им была предоставлена клетка, в которой они чувствовали себя слишком вольготно. Что ж, теперь, за неделю до шоу, им дали почувствовать, что клетка гораздо меньше, чем они предполагали.
Им окончательно дали убедиться в том, что нет никакого нового Капитолия. Есть новый формат старого Капитолия. И новый формат старых Голодных Игр. И кто знает, будет ли в этих играх хотя бы один победитель.
…
Хеймитч замечает, что Джоанна скатывается в пафос, говорит высокими словами и не сдабривает слова доброй порцией яда. Она действительно устала, и признает, что эта усталость, должно быть, входила в планы Плутарха, принявшего решение временно разобщить всех участников шоу и распределить их по разным дистриктам. Разделяй и властвуй. А потом стравливай друг с другом и наблюдай.
- У нас вообще нет никаких перспектив? – спрашивает Джоанна.
- Ответ отрицательный, - хмыкает Хеймитч. – Пей.
…