- То, что тебя охморили, стало для меня полной неожиданностью, - признается чуть позже. – Но еще большей неожиданностью стало для меня то, что твой охмор вовсе не подразумевал убийство Китнисс Эвердин. Я знал тех, кого охморили. Я видел, что они делали с собою, когда у них не получалось уничтожить свою цель. Но ты… ты не собирался убивать себя. И при всем при этом ты был убедителен в своих попытках убить Эвердин! Признаться, я сглупил, оставив тебя в живых. У меня было много возможностей подстроить твою смерть. Никто не удивился бы, если бы тебя пристрелили, как животное, при попытке к бегству. Ты был опасен. Ты угрожал жизни Китнисс Эвердин. Но ты не пытался бежать. Ты пытался вылечиться. Уже тогда мне следовало бы догадаться, что твой охмор – всего лишь алиби, всего лишь наглядное, хотя и показное, доказательство, что ты не перешел на сторону Капитолия за время, проведенное там. Даже Койн поверила в то, что ты – жертва. Поверила и попыталась тебя использовать. Попытка убить Эвердин твоими руками была очередной непростительной глупостью с ее стороны. Таких глупостей было немало, но тогда мне было выгодно прикрываться ею, использовать для своих целей. Уверен, она до последнего мгновения своей жизни не догадывалась, что все это время была лишь пешкой в моей Игре. И она отыграла свою роль блестяще. На самом деле, все задействованные в сценарии восстания ключевые фигуры были убедительны. Все, кроме тебя. Ты всего лишь должен был умереть, но ты не желал умирать.
Плутарх говорит это с доброй улыбкой, чуть укоряющей. Выглядит он при этом как добрый дядюшка, бранящий внука за какую-то шалость. Пит не выглядит провинившимся внуком. Пит выдерживает взгляд своего собеседника, думая лишь о том, что сейчас не лучшее время для того, чтобы проявить хоть долю эмоций.
- Зато милая Прим умерла достойно. Вся эта затея с двойной ловушкой была придумана даже не мной, но я использовал ее. Не для того, чтобы вырвать победу, нет. Победа и без лишних жертв была у нас в кармане. Но мне нужен был этот финал – кровавый и красивый, перекрывающий разом все кровопролитные стычки Темных Времен. Все это показывали в прямом эфире. О, это был замечательный ход. Решение послать туда Прим было больше спонтанным, - министр качает головой. – Все-таки Прим показала себя слишком взрослой, даже по сравнению с Китнисс. Эта взрослость, даже зрелость, говорила против нее. Она могла стать помехой, и она была устранена. Китнисс, разумеется, с момента смерти Прим полностью попала в мои руки. Ты, правда, опять вмешался, вытащив девчонку из огня. Ее должен был вытащить Гейл, но у меня получаются импровизации. К тому же, Китнисс нужна была мне более-менее живой, а из-за твоего вмешательства на ее восстановление ушло меньше времени, чем планировалось изначально.
Пит стискивает кулаки, полностью сосредотачиваясь на физической боли, частично блокируя гнев, охватывающий его с каждой минутой все сильнее. Он помнит Прим – светлую, жизнерадостную Прим. Он помнит ее как сестру Китнисс, но он уверен, что Прим с течением времени превзошла бы Китнисс. Прим была сильной. Прим была зрелой. А сидящий напротив Пита человек убил ее.
Плутарх не меняет своего жизнерадостного тона.
- После устранения Прим на моем пути вновь появилось препятствие в лице Альмы Койн. Она, почувствовав себя президентом, задумала провести новые Голодные Игры. Я не против Шоу, как ты можешь уже догадаться, но возвращение к началу не казалось мне такой уж хорошей идеей. К тому же, Койн стала раздражать меня. И, конечно, я не стал марать об нее свои собственные руки. К тому времени я уже успел подружиться с Пэйлор. Та, конечно, сперва избегала меня, считая врагом и предателем, но мне не впервой убеждать людей в том, что они на мой счет заблуждались. В том, чтобы Китнисс случайно оказалась на половине Сноу, не было никакого волшебства. Пэйлор, следуя моим ненавязчивым просьбам и будучи полностью уверенной в своей силе воли, позволила Китнисс пообщаться со Сноу. А уж Сноу не нужны были подробные инструкции. В тот момент лишь Койн угрожала его драгоценной внучке. К тому же, он почти не врал Китнисс, обвиняя во всех смертных грехах своего давнего врага, единственного, до которого не смог дотянуться самостоятельно. Ты не удивишься, если я скажу тебе, что Койн была виновна в смерти матери Каролины? Да, ты не выглядишь удивленным. Удивишься ли ты тому, что я еще расскажу тебе? Не думаю.
Пит уверен в этом, хотя бы потому что сейчас еще не может удивляться.