Привычка выживать (СИ)

Саму Китнисс только одно слово «разогнать» вгоняет в прежнюю депрессию. Будто бы тирания Президента Сноу осталась тиранией даже после его смерти.

- Не думаю, что тебе нужно остаться здесь, - говорит Эффи тихо, и прикасается своей рукой к руке опять погружающейся в свои мысли девушки. – Здесь теперь нет ничего, ради чего стоило бы возвращаться.

- Но в Капитолии тоже ничего нет, - следует уверенный ответ, и Китнисс прожигает взглядом сидящих напротив. Ни у кого не находится подходящих слов. – Мне нужно побыть одной. Я могу побыть одной?! – Китнисс резко встает, и от злости у нее срывается голос. Аврелий ничуть не удивлен приступом гнева.

- Нет, Китнисс. Ты не можешь остаться в одиночестве. Однажды я уже поверил тебе.

- Я не хочу находиться здесь, - раздражается еще больше Китнисс. – Я хочу вернуться в свой дом.

Она не настаивает, нет. Она приказывает, и в голосе ее появляются какие-то властные, совсем не свойственные ей нотки. Эффи смотрит очень внимательно, Аврелий качает головой и тоже поднимается. Он выше, у него серьезный взгляд, и в голосе его слишком много спокойной жестокости.

- Ты ведешь себя, как капризная девчонка, - говорит он непререкаемо, и Китнисс, даже желая что-то возразить, замолкает, почувствовав его сдерживаемую злость. – Будешь продолжать в том же духе, и я оставлю тебя в твоем собственном доме наедине с призраками, обитающими там.

Китнисс до этого момента совсем не думала о призраках, но их упоминание возвращает все на свои места. Девушка вздрагивает и озирается по сторонам, будто не понимая, где она и как сюда попала. Ей резко становится холодно, и приходится вновь устроить ее в спальне, у камина, который все это время горел, превращая древесину в золу. Какое-то время Китнисс лежит с открытыми глазами, но потом поддается сонливости и засыпает. Эффи возвращается на холодную кухню к Аврелию.

- Она играет, - говорит отстраненно. – Впервые в жизни я вижу ее такой, - замечает тихо. Она ведь все равно вернется в свой дом.

Аврелий кивает.

- Мы не сможем ее удержать. Никто не сможет ее удержать от необдуманных поступков. Но теперь я уверен, что она не сделает с собой ничего, - доктор задумчиво смотрит в окно, и в голосе его нет облегчения. – Теперь я в этом уверен.

Эффи пьет горячий чай маленькими глотками. Она опять не соглашается с мнением Аврелия вслух. Но она и не опровергает его слов. Она рассеянно думает о том, что необдуманные поступки уже не раз спасали этой девочке жизнь, пусть и привели, в конце концов, к столь печальному решению добровольного отказа от этой же жизни. Эффи думает, что никто не может ничего предугадать заранее, и пьет чай, и смотрит изредка на сосредоточенного доктора, который прежде казался ей олицетворением спокойствия и решительности, но не может уже найти в нем столь нужных черт. Они не ложатся спать, а только делают вид, и шаги Китнисс, такие оглушительно громкие в наступившей тишине, заставляют Эффи внутренне сжиматься от предвкушения чего-то действительно ужасного. Аврелий намеренно шумно переворачивается на другой бок, старый диван под ним жалобно скрипит, беглянка застывает на месте и какое-то время не двигается, но вскоре, не услышав ничего, кроме ровного дыхания своих безмятежно спящих надсмотрщиков, продолжает путь к двери.

“Такая глупая”, со злостью думает Аврелий, лежа с открытыми глазами. Все происходящее уже давно не кажется ему затянувшимся лечением, и он ждет с ужасом последствий ночной прогулки Китнисс, но не пытается предсказать, что сделает она, как и не пытается уже понять, что движет ею.

Китнисс и сама не понимает, по большому счету, что толкает ее в спину. Дверь в дом Пита она закрывает как можно тише, и какое-то время, застыв в нерешительности, проводит на пороге дома, из которого только что вышла с такими предосторожностями. Затем, будто решившись, будто силой отогнав все подступившие к ней вплотную страхи, она пересекает разделяющее два дома пространство, и вторгается в свой собственный дом с видом жалким и опустошенным. Она знает, что ей придется увидеться с призраками, но совсем не уверена, что готова к подобной встрече. Она знает, что потревоженная память отомстит ей, так или иначе, населяя темноту покинутого ею так давно дома звуками и голосами, которых здесь нет и быть не должно. Но она ошибается. Дом пуст, тих и убран. В нем только один призрак – она сама, бродящая по комнатам в своем черном плаще, и вспоминающая обо всем, что произошло за недолгое время, проведенное тут. Она будто смотрит со стороны на себя и других людей, и ее обуревают разные чувства от любви до презрения, и она уже не пытается сдержать подступающих слез.