Приз Гора

А сама помолодевшая подопечная отчаянно ревновала к Тутине, к ее власти, к ее красоте и к ее приближенному положению к господину. Женщина предпочла бы быть единственной рабыней ее владельца, чтобы она одна могла бы лежать перед ним, укрывая волосами и целуя его ноги. Однако вышло так, что у него было, по крайней мере, две рабыни, а возможно и больше. Этого она не знала. Зато знала, почему она боялась, негодовала и ненавидела Тутину. Но она не могла взять в толк, почему блондинка так ненавидит ее саму. В конце концов, разве она хоть чем-то могла угрожать прекрасной Тутине? Неужели в ней было что-то, что заставляло первую девка опасаться такой как она, низкой рабыни?

Она не смогла уловить, в какой момент его пристальный взгляд стал тверже, просто вдруг осознала этот факт.

— Насколько я понимаю, Ты уже видела себя, в больших зеркалах в учебной комнате, не так ли? — спросил у нее мужчина.

— Да, — ответила она, вспомнив те зеркала, которые по качеству были ничуть не хуже тех, к которым она привыкла на Земле.

— Голой? — уточнил молодой человек.

— Да, — кивнула женщина, стыдливо потупив взгляд.

Когда ей приказали посмотреть на свое отражение, то в первый момент она была ошеломлена, озадачена невероятной, юной, уязвимой, очаровательной красоткой, которую она увидела в зеркале.

— Сколько тебе сейчас лет? — поинтересовался мужчина. — Или правильнее будет сказать, сколько лет Ты бы себе дала, глядя на себя в зеркало?

— Я не знаю, — прошептала она.

— Я бы сказал, — предположил ее бывший ученик, — что на вид тебе восемнадцать — девятнадцать лет.

Женщина кивнула в знак согласия. Вспоминая свои фотографии сорокалетней давности, и сравнивая с ними то, что видела в зеркале, она не могла не признать идентичности, за исключением разве что наготы, и, как ей показалось, некоторого превосходства теперешней фигуры, что могло быть результатом действия сывороток, или, возможно, диеты и упражнений. Конечно, очень отличался и фон, отраженный в зеркале. Учебная комната чужого мира, с ее разрисованным линиями полом, кольцами, цепями и плетями, развешанными по стенам, решетками и прочими атрибутами, совсем не напоминала того, что было фоном на ее фотографиях.

— Тебе уже дали рабское вино? — спросил он.

— Да, — ответила женщина, вздрогнув от отвращения.

В памяти всплыло, как ее поставили на колени и, безжалостно удерживая за волосы ее голову запрокинутой, надавив пальцами на щеки, разжали ее рот, и вставили между ее зубами деревянную трубку. Затем, плотно зажав ей ноздри, в воронку вылили ужасную, мутную жидкость. Чтобы не задохнуться, женщина просто вынуждена была проглотить это «вино». Сразу после этой процедуры, руки ей связали за спиной, чтобы она не смогла вызвать рвоту и избавиться от этого жуткого снадобья.

— Зато теперь Ты не сможешь забеременеть, — сообщил он ей. — Если только не получишь противоядия, про который, те кто его пили, говорят, что это весьма приятный на вкус, деликатный напиток. После его принятия, Ты снова будешь в состоянии забеременеть. Зачатие у рабынь, само собой, находится под строгим контролем. Их скрещивают, спаривают и оплодотворяют только так, и в точности так, как того пожелают их хозяева.

Женщина понимающе кивнула. Рабовладельцы должны проявлять осторожность со своим имуществом.

— Иногда, в сельских районах, — продолжи он, — устраивают праздник размножения, на который доставляют рабынь, конечно, тщательно отобранных, из соседних селений, связанных и закрытых в капюшонах. К загонам осеменения их могут приводить на поводках за фургонами, привозить в ящиках, в мешках, и так далее.

«Интересно, а он мог бы использовать меня для получения потомства», — подумала она.

— Это — время пиров и веселья, — добавил мужчина, — фактически — ярмарка.

Она вдруг поняла, что он мог буквально использовать ее на племя. Она посмотрела на своего бывшего студента. За прошедшие годы он нисколько не изменился, по крайней мере, физически оставаясь таким же, как раньше, в то время когда она приближалась к своему тридцатилетию. Теперь, после их последней встречи, она отлично знала, что он мог владеть ей, доминировать и командовать ею, причем даже в то время, когда он был таким же как теперь, а она старше его и по возрасту, и по положению. Принцип ее женственности был сокрушен и беспомощен, перед принципом его мужественности. Она покорно извивалась бы у его ног и повиновалась бы малейшему его капризу. Даже тогда он запросто мог бы стать полным и безоговорочным хозяином и господином ее женственности. Она почувствовала это даже тогда, много лет назад, в аудитории. Она знала, что стоило ему только пожелать, и она была бы беспомощно его, на любых условиях, какие бы он для нее не установил. Но теперь она выглядела, да и чувствовала себя лет, скажем, на восемнадцать — девятнадцать, а его кажущийся возраст по-прежнему оставался в районе чуть за двадцать. Так что теперь по сравнению с ней, ее бывший студент был старше и выглядел более зрелым. Перед ним его бывшая преподавательница смотрелась не больше, чем девушкой.