Призма Сердца

Харт плакал, и слёзы его, падая на разлинованный ромбами пол, размывали границы этих геометрических фигур, которые превращались в разводы, формировавшиеся в прекраснейшие цветы. Их бутоны взметнулись вверх, пробегая по стенам и превращая ткань гигантского шатра, где они находились, в текучую массу, похожую по наблюдению Геллы на сыр. Однако первичная ассоциация быстро прошла, и стены теперь больше напоминали переливающиеся невообразимым спектром цветов геометрические конструкции, которые тянулись до самой бесконечности веков. Оттуда, из глубины миллиардов лет, на заворожённых Геллу и Стивена смотрел золотой глаз, который грел их, подобно звезде, не только с расстояния длиной в бесконечность, но и одновременно горя в их сердцах.

– Первый раз, – Харт сжал руку Геллы, – я смог почувствовать чью-то боль – не просто выразить её на словах и представить, но стать тем, кто страдает.

– Я знаю, – кивнула Гелла Стивену, помогая подняться, – я ведь тоже раньше делала всё только ради того, чтобы сгладить ту ненависть, что засела во мне с первых лет своей жизни, но теперь думаю, я по-настоящему прочувствовала, каково это – посвятить себя служению другим.

– Спасибо тебе, – обнял её Харт, и в золотом свете голографический сцены арены жизни раздались фанфары, и целый оркестр заиграл чудесную ритмическую музыку. В ней сочетались элементы музыки прошлых столетий, смешавшись с музыкальными изысканиями грядущего, чтобы пронзить двоих игроков чудесной структурой, единым корнем всех великих произведений, которые исходят из проводника сердца, черпающего всю мощь звука из самой ткани бытия.

– Ну, а теперь ты ведь знаешь, что произойдет? – Харт чуть отстранился.

– Ещё бы, мы ведь не умеем уступать…

– В следующую секунду музыка заиграла ещё радостнее и громче, и вместе с этим Гелла повалилась на землю, задыхаясь в судорогах от страшного удара.

– Спасибо, что проработала мой комплекс вины, дорогая, – разминая кулак, которым он поразил подругу прямо в живот, улыбнулся Харт, – ты действительно добрая девочка.

Гелла чувствовала, что, несмотря на отчаянные попытки вдохнуть воздух, легкие её будто бы превратились в две тростинки, которые, если и пропускали жизненно необходимую субстанцию, делали это, не обращая внимания на конвульсии самого мозга.

– Однако, если ты рассчитывала, что я раскаюсь в том, что я сделал, – ты ошибаешься. Однажды один мудрый человек открыл мне простую истину: быть свободным – это не значит делать всё «правильно», это делать всё спонтанно, инстинктивно, несмотря ни на какие последствия. И видишь, как далеко и главное высоко это завело меня. И не спорю, это открыло мне глаза на то, кем я являюсь, – Харт рассмеялся, – я, как и ты – паразит! Только я паразитирую на страхе и глупости других, а ты пытаешься паразитировать на информации о моих действиях. Но, согласись, куда эффективнее снимать сливки с масс, чем с какой-то кучки людей, пусть и у верхушки. В этом-то ты и просчиталась, – подбежав и с размаха пнув девушку по лицу, рассмеялся Император, навалившись затем на неё всем телом и сев сверху.

– Посмотри-ка на меня, – схватив окровавленное лицо Геллы, которое уже начало расплываться в один большой синяк, улыбнулся Харт. – Фьюю, – присвистнул он, выставив на другой руке указательный палец и с силой загнав его в дыру от пули, которая проявилась во лбу Геллы.

Девушка закричала от боли, когда стальной коготь Харта пронзил её череп.

– Ого! А я думал, что мертвецы не чувствуют боли! – злорадно захохотал Харт, – забавно да? Лишь небольшая кучка людей ведёт развитие людей к «высшим» горизонтам, а их плодами пользуются одни паразиты, чтобы истреблять других, может, в этом весь смысл развития? Нас не должно быть слишком много, чтобы мы не мешали светилам этого мира изучать мир вокруг. Поэтому мы и смогли перековать свои знания в оружие, которое убивает таких идиоток, как ты!

Гелла закричала ещё громче, ощущая не только боль, но и внутреннее согласие со словами Харта.

– И чего ты добилась? Ты убила собственного сына.

Гелла вмиг замолчала, почувствовав, как слёзы наворачиваются на её глаза, а дыра во лбу начинает жечь ещё сильнее, подобно раскалённому железу.

– Ведь когда умирает человек, то погибает не только он, но и те, кто его любил, и неужели ты была настолько глупа и слепа, что не видела, к чему приведет тебя эта глупая журналистская игра? Или, может, до тебя дойдёт яснее, если твой зверёныш как-нибудь совершенно случайно попадёт под колеса?

Глаза Геллы расширились, и она прекратила кричать и плакать. Она почувствовала, как внутри неё что-то переворачивается. Она вспомнила вмиг свои унижения в доме отказников, ужасающую и изматывающую болезнь отца, свою первую командировку, первые ямы с окровавленными лицами туземцев, первые обстрелы, первые торги за выкуп пленных, первое насилие в имперской гвардии, свои метания меж двух островов, свои репортажи, смерть Джима и человека, который пожертвовал всем ради её идеи…