Призма Сердца

Это ощущение находило себя во всём, даже в кортеже из автомобилей, которые окружили Императора. После недолгой, но очень содержательной и насыщенной междометиями речи Стивена одному из агентов, Императору удалось убедить своего подчинённого в безопасности его предполагаемого путешествия. В итоге личной охранке пришлось удалиться, оставив начальника посреди столицы, в которой, несмотря на всенародную любовь к избранному правителю, прогуливаться в подобном статусе означало подвергнуть свою жизнь неоправданному риску, который, несмотря на свою очевидность, нисколько не пугал Харта. Первый раз за долгие десятилетия своей карьеры, начатой давным-давно в пешках главаря преступной группировки, Стивен ощущал свободу, даже не от всех тех отморозков, с которыми ему приходилось иметь дело, и никак не от ответственности и вины за всё содеянное с его молчаливого согласия, а иной раз с непосредственного приказа, – а от самого себя. Ведь теперь, несмотря на всё, чем могла обернуться его авантюра, ощущения страха не возникало, а было всеобъемлющее чувство правильности происходящего. Харт присел пару раз и подобно спринтеру занял исходное положение на ставшем мокром от дождя асфальте. Опустив пальцы к земле, он почувствовал, как дикая почва, насчитывающая не один миллиард лет, стала покрываться коркой асфальта, который стал плавиться под его подушечками пальцев. Ощутив эти потрясающее покалывание и треск трансформирующейся материи, Харт напряг все мышцы тела и рванул вперёд, превратившись в пружину, которая, находясь долгое время во взведённом положении, выстрелила человеческим существом, уже носившимся сквозь голографические проекции своего мозга, начинающие обретать дополнительную ясность и смысл для наблюдателя. Слева и справа от путешественника стали вырисовываться разноцветные стёкла, напоминающие церковные витражи различных конфессий, однако принадлежали они не рукам великим архитекторов, а были самыми обыкновенными окошками самых обыкновенных домов спального района столицы, которые, однако, с новой точки зрения Императора обладали уникальностью и красотой, не уступающей самым искусным мастерам прошлых тысячелетий. Меж этих потрясающих строений, которые возникали из ничего только ради того, чтобы усладить взор правителя, мелькала дорога, по которой бежал наблюдатель. Конца её взгляд Харта не мог разглядеть, она как будто становилась продолжением его поступи и появлялась с каждым новым шагом, всё дальше и дальше уводя путника в захватывающее путешествие. Самым непостижимым для Императора было ощущение тотальной неотвратимости того, что происходит, и безусловности той цели, которая лежала впереди. И хотя его мозг ещё не создал обстановку и персонажей следующей сцены его жизни, внутреннее «Я» Харта ощущало присутствие невидимой руки игрока, которая двигала его тело и формировала волю с точностью до секунды, расписывая каждое движение Харта, которое находило отражение во всём мыслимом и немыслимом, что существовало на свете. Повинуясь этим внутренним импульсам, Харт резко свернул в открывшийся следом проём и в следующую секунду уже кубарем летел вниз под гору, громко смеясь и радуясь происходящему. В какой-то момент он даже ощутил себя святым Арчибальдом, который был спущен древними варварами, будучи привязан к колесу одной из повозок кочевого племени. И несмотря на все увечья и ссадины, которые стали проявляться на его теле, Харт смеялся громко, радостно ощущая, как своим на первый взгляд бессмысленным поступком он освобождает рабов от их гнёта, физического, но самое главное – от душевных мук и терзаний, хозяином которых и вечным конвоиром был страх. И этот страх разбивался на мелкие кусочки с каждым новым каменным уступом, на который натыкалось тело алхимика, в конце пути своего переломившее хребет напополам и выпустившее на волю дух, который потряс весь мир, изменив его навсегда, а к худу или к добру ли было – не важно, поскольку делание всегда лучше простых суждений. Испытывая необыкновенную, даже трансцендентную, эйфорию, Харт лежал, разбитый на множество осколков у подножья горы, предчувствуя свое чудесное воскрешение из мёртвых. Однако вместе с этим перерождением в его сердце вновь закрадывалось ощущение беспокойства, которое подобно сильнейшему яду за секунду разнеслось по всему телу. Харт уже больше не мог держать игру Арчибальда, не тот уровень. Сбросив с себя этот архетип, правитель уставился на отвесную гору, которая медленно стала превращаться в достаточно пологую горку, покрытую высокой травой.