Мисс Лэнгли. В этом платье из лунного света и тьмы. Со светлыми вьющимися волосами, которые спутанными прядями выбиваются из-под шпилек, ее руки вытянуты, губы приоткрыты.
Между ними нет больше секретов, только они вдвоем в этой залитой лунным светом ночи, и нет ни границ, ни правил, отделяющих их друг от друга.
– О, небо, нет! – воскликнула мисс Лэнгли.
Ларкен резко открыл глаза. И хотя в его ушах стоял гул, вполне реальный звук рычания Брута, словно заявлявшего, что он поймал самую большую крысу в Англии, прогнал прочь последние следы любых мыслей о страсти.
– Вы слышите это? Он попал в беду, – проговорила она. – Мы должны спасти бедного Брута!
В самом деле – бедный Брут. Когда ты покончишь с этим заданием, пообещал он себе, то тебя ждут долгие каникулы на каком-нибудь тихом приморском курорте. Или ты проведешь неделю в самом дорогом борделе Лондона и избавишься от всех воспоминаний, связанных с этим заданием… от каждой мысли о ней.
Он вздрогнул и едва сдержал очень резкое и замысловатое ругательство, готовое сорваться с его губ.
Священники, насколько он помнил, не склонны к богохульству, и не прибегают даже к случайной брани.
Неудивительно, что они всегда выглядят такими несчастными.
– О, Господи, надеюсь, он не поймал что-то слишком грязное. Но, по крайней мере, теперь я точно знаю, где он, – послышался возбужденный шепот мисс Лэнгли. – Оставайтесь здесь, пока я пойду и заберу его.
В этот раз Ларкен не сумел сдержаться. Он выругался, прислушиваясь к звукам, означавшим, что она еще раз обратилась в бегство.
Он бросился за девушкой, завернув за один угол, потом за другой, пока не оказался впереди нее. Ларкен резко обошел еще один поворот изгороди, полагая, что он обогнал ее настолько, чтобы отрезать ей путь.
Не тут то было.
Мисс Лэнгли оказалась ближе, чем он думал, и на всем ходу врезалась в него, отчего их столкновение стало абсолютным.
Во многих отношениях.
Она натолкнулась на его грудь, и они упали вместе, мисс Лэнгли приземлилась на него сверху, ее руки ухватились за отвороты его сюртука.
А когда они падали на траву, переплетаясь конечностями, одна рука Ларкена обвилась вокруг нее и притянула ее ближе, в то время как другую он вытянул, чтобы смягчить их падение. И хотя он защитил мисс Лэнгли от худших последствий этого, Ларкен обнаружил, что ощущает все изгибы ее тела – полную грудь и женственный изгиб бедер, ее длинные ноги переплелись с его ногами, а горячее и негодующее дыхание обжигает шею.
Все это случилось в мгновение ока, но с этого момента Ларкен понял, что будет отмечен этой надоедливой девицей в бархате, этой женщиной, которая сбивала его с толку на каждом шагу.
Он смотрел на нее снизу вверх в рассеянном свете луны, пораженный в самое сердце тем, какую невероятную власть обрела она над ним.
Все вокруг них отошло на второй план. Остались только они. В этом было что-то волшебное, и именно это приводило такого практичного человека, как Ларкен, в полное замешательство.
А когда мисс Лэнгли посмотрела на него в ответ, ее пальцы все еще цеплялись за его сюртук, глаза расширены от той же самой страсти, он готов был поклясться, что она обволакивает его. Ее губы приоткрылись, чтобы что-то сказать, но слова покинули ее, и вместо этого ее полуоткрытый рот представлял собой нечто вроде приглашения, не нуждающегося в объяснении.
Девушка настороженно посмотрела на него, но любопытствующее желание в ее глазах захватило Ларкена, подманило его ближе. Заставило его позабыть о том, что он должен был играть роль бесполого кузена Холлиндрейка, а не соблазнять эту леди, предоставленную его заботам.
Вопреки всей рассудительности, которой он обладал, хотя, по правде говоря, многие поспорили бы, что ее не так уж и много, Ларкен притянул ее ближе и прижался губами к ее губам, вкушая сладкую нежность, которую они предлагали.
Это было настолько неземное ощущение, настолько божественное, что он почти остановился – потому что чистота и невинность ее отклика очень сильно противоречили ее взглядам и платью. Затем эти первые робкие моменты растаяли, когда мисс Лэнгли открылась для него, позволив исследовать ее губы и еще чуть больше… когда его язык раскрыл их еще шире и у нее вырвался головокружительный, земной, ничем не сдерживаемый вздох. Этот вздох, этот сладкий звук был подобен зову сирены, и Ларкен углубил поцелуй, исследуя ее, пробуя, быстро сходя с ума от желания. Он обнял девушку, перекатил их обоих так, что теперь он закрывал ее своим телом, мог ощущать ее под собой.