Признание маленького черного платья

О, да, эти слова идеальны. Посмотрим, как мисс Лэнгли понравится Фордайс.

Он принял напыщенную позу и начал читать вслух, стараясь, чтобы его было слышно издалека.

– Я поддерживаю и даже требую, чтобы христианки всегда одевались с пристойностью и умеренностью; никогда не выходили за рамки своей среды и не стремились возвыситься в обществе…

В этот раз о ее появлении возвестил не треск веток, а Брут. Маленькая дворняга вприпрыжку промчалась по тропинке, а когда приблизилась, то залаяла и зарычала.

У Ларкена хватило здравого смысла вспрыгнуть на один из камней, даже несмотря на то, что ему хотелось задать этой шавке хорошую трепку и напомнить ей, кто хозяин, а кто – собака.

Однако это означало бы необходимость поднять проклятый меховой комок. Учитывая, как маленький вредитель относился к сосискам, и голодный блеск в его раскосых глазенках, Ларкен подозревал, что для Брута и пальцы, и сосиски выглядели одинаково.

А любовь Ларкена ко всем своим пальцам превосходила желание указать собаке на ее место.

– Гав, гав, – огрызался Брут, бегая вокруг камня, раздраженный тем, что его лишили возможности еще раз пожевать каблуки сапог Ларкена.

Именно поэтому он и забрался сюда: не только чтобы притвориться тем выдуманным безобидным типом с куриными мозгами, но чтобы спасти свои сапоги. Он привез с собой единственную пару, и не собирался бродить по Холлиндрейк-Хаусу в одних чулках, ведь герцогиня «настоит» на том, чтобы отослать его испорченные сапоги в Лондон для должного ремонта – и тем самым оставит его в своем распоряжении, не говоря уже о полной и абсолютной власти.

– Ах, мисс Лэнгли, подумать только, вы здесь, – произнес он настолько любезно, насколько это было возможно с вершины дурацкого насеста. По правде говоря, Ларкен отнюдь не ощущал себя глупым, глядя на нее сверху вниз.

Потому что даже в простом утреннем платье на мисс Талию Лэнгли стоило посмотреть. Возможно, все дело в голубом плаще, потому что он сочетался по цвету с ее глазами, усиливая их блеск. Ларкену, привыкшему к собственным темным и тусклым глазам, ее взгляд напоминал о сверкании Средиземного моря, или о веселых колокольчиках в лондонском саду, без которых остальное кажется серым.

Боже, Ларкен! Держи себя в руках. Ты думаешь стихами. И в одном шаге от того, чтобы начать декламировать Байрона.

Нет, при взгляде на нее поэзия тускнела. Особенно при воспоминании о том проклятом поцелуе, который он украл у нее в лабиринте, все еще свежем в его памяти.

Именно поэтому ему никогда не следовало делать этого. Потому что, после того, как Ларкен ощутил ее округлости, исследовал – пусть и недолго – ее гибкое тело, он уже не мог рассматривать ее как болтливую девицу, с которой встретился в кабинете Холлиндрейка.

Мисс Лэнгли медленно приближалась, повернув голову сначала в одну сторону, потом – в другую, словно… искала кого-то. Но вполне очевидно, если судить по ее сдвинутым в замешательстве бровям, что она на самом деле не видела Темпла, а возможно, только подумала, что Ларкен с кем-то разговаривает.

– Да, доброго вам дня, сэр, – вежливо проговорила она. – Надо же, а сюда довольно долго идти. Что это вы делаете? – Девушка обогнула камень и подхватила Брута, бросив взгляд сначала на Ларкена, взгромоздившегося на камень, а затем вниз, на свою собачку, словно не понимая, из-за чего он устроил весь этот шум.

Впрочем, по всей вероятности, у мисс Лэнгли было больше одной пары сапог, что подтверждалось предметом, найденным Брутом в лабиринте.

– Я практиковался в чтении проповеди, – заявил Ларкен, слезая с импровизированной кафедры, вовремя вспомнив, что ему нужно сделать это с меньшим проворством, чем тогда, когда залезал туда.

– На какую тему? – спросила она, с озорным огоньком в глазах. – О расплате за грехи?

Грех. То, как это слово соскочило с ее языка, само по себе являлось грехом.

– Да, что ж… – начал запинаться Ларкен, и не потому, что пытался играть роль неуклюжего викария, а из-за того, что эта девица приводила его в замешательство. Он быстро бросил взгляд через плечо, туда, где скрывался Темпл, а затем проговорил, понизив голос: – Мисс Лэнгли, на эту тему, боюсь, что я должен перед вами извиниться.

– Это за что? – спросила она, двигаясь по траве словно нимфа, искусно пробираясь среди разбросанных камней.

– За прошлую ночь. За мое, гм, поведение. Я вел себя грубо.

– В самом деле? – сказала мисс Лэнгли, улыбнувшись ему. – Я считаю совсем по-другому. Потому что, если такое поведение вы называете грубым, то, осмелюсь поинтересоваться, на что это будет похоже, если вы решите стать порочным?

Порочный. Еще одно слово, от которого по его спине пробежала дрожь, словно она бросила ему перчатку и вызвала на поединок. Вызов, который Ларкен не мог принять, каким бы манящим он не был.

Чертова девица флиртует.

Ее пальцы играли с окружавшей голову Брута гривой, которая напоминала львиную.