Признание маленького черного платья

– Об орнитологии, – напомнила ей Талли, хотя слушала ее только вполуха, потому что была занята, наблюдая за тем, как мистер Райдер поднимается по лестнице – перешагивая по две ступеньки за раз – слишком проворно для человека с деликатным пищеварением. Какая жалость, что его болезнь такая же фальшивая, как и он сам.

– Орнитология, подумать только! Кошмарная тема! – с содроганием произнесла Фелисити. – А теперь обнаружилось, что у него еще и расстройство пищеварения! Да ведь если станет известно, что я пыталась свести мисс ДеФиссер с подобным никудышным, скучным типом, я пропала. Мы все пропадем.

– Действительно, довольно скучно, – сказала Талли, печально покачав головой. – Жаль, что он лишь слегка приболел, а не слег совсем.

Фелисити застыла. Потому что было совсем не трудно догадаться, что сестра думает о том же, что и она.

– Ты ведь не предлагаешь…

– Всего лишь легкая хворь, – проговорила Талли, показав пальцами расстояние не больше дюйма. Разве няня Бриджид не проделала то же самое с их отцом, когда его переназначили послом к русскому двору? Из-за этого они застряли в Вене почти на лишние две недели.

– Он – кузен Холлиндрейка, – запротестовала герцогиня, но не так страстно, как если бы была категорически против этой идеи. – Я не могу умышленно…

– Он очень дальний кузен, – напомнила ей Талли. Насколько дальний, ты даже не представляешь.

Фелисити покачала головой.

– Это будет несправедливо. Я не могу.

Но Талли точно знала, что означали эти слова.

– Но я могу.

– Если ты не возражаешь… – торопливо проговорила Фелисити. – От голубых пакетиков с порошком у него наступит легкий приступ колик, Талли. Но только два пакетика, не больше.

– Конечно. Я сделаю это прямо сейчас, перед тем, как кто-нибудь начнет задавать вопросы, – заверила ее Талли, собираясь пройти мимо сестры, ее глаза уже устремились на лестницу.

Но Фелисити остановила ее.

– Не перепутай пакетики. Те, другие – от моих мигреней. Мне бы не хотелось, чтобы ты дала их мистеру Райдеру. Ведь если он выпьет слишком много, то проспит все время приема.

– О, не беспокойся, – заявила ей Талли. – Я не собираюсь допускать ошибку.

 

Ларкен подозревал, что если Дэшуэлл где-то прячется, то только в анфиладе комнат, занимаемых мисс Лэнгли, леди Филиппой и все еще невидимой тети Араминты. У него были свои подозрения насчет этой их «тетушки Минти». Он бесшумно двигался по коридору в направлении крыла, где располагались их комнаты, улыбаясь про себя тому, что герцогиня найдет, чем занять внизу сестру и кузину, так что он сможет…

Устранить человека, а затем убраться отсюда ко всем чертям, сказал он себе, ожесточаясь вопреки пронзившему его чувству вины.

Уйти и никогда не оглядываться назад.

Даже для того, чтоб снова увидеть мисс Лэнгли.

Ларкен споткнулся о край ковра. Его неуклюжесть, заявил он себе, вовсе не из-за голубоглазой, надоедливой шалуньи, а от того, что коридор не очень хорошо освещен. Да, вся проблема в этом.

Мисс Лэнгли, как же! С ее пьесами, набросками, любопытством и путешествиями… Она сведет мужчину с ума.

Можешь представить себе, как наслаждаешься видами Венеции рядом с ней? Или Лиссабона? Или стоять, слушая, как она с благоговением щебечет о каких-то осыпающихся руинах, улыбаясь от радости просто потому, что находится здесь и разделяет этот вид с кем-то…

…кто любит это так же сильно, как и она.

Ларкен отбросил подобные фантазии в сторону. Попытался убедить себя, что считает ее болтовню раздражающей.

Но, по правде говоря, он вовсе так не считал.

Талли была подобна дыханию весны, ворвавшемуся в его мрачное существование. Она смотрела на мир глазами юности и невинности, несла солнечный свет в темные уголки его сердца. Ларкен закрыл глаза и попытался снова, уже в который раз за многие месяцы, может быть, годы, стереть из памяти кошмары, оставшиеся за время службы. События и поступки, которые он так глубоко загнал внутрь себя, что боялся, как бы однажды они не вырвались на свободу и не начали править его рассудком.

Тюрьма в Париже. Зловоние камер. Испуганные, отчаявшиеся лица людей внутри них. Осознание того, что он может спасти только одного из них.

Выражение лица толстого испанца – того, кто продавал французам английские секреты – как раз перед тем, как он умер.

Страшная находка в Лионе – его связная оказалась мертва. Ей перерезали горло – и только этот момент оказался милосердным в обстоятельствах ее смерти; ее одежда была в лохмотьях, а кровь размазана повсюду.

Лицо Дэша, его выражение, когда он осознает, что ты нашел его, и не как друг, но как неумолимый и последний противник…

Таким было его существование. Его кошмары. Никаких полевых цветов и причудливых руин.

Но сегодня… помни этот день, как ты ощущал все это. Как на время, находясь рядом с ней, ты забыл обо всем.