О существовании этой таблички я слышал давно. Но впервые точный текст мне передал академик А. А. Фурсенко во время заседания «круглого стола» по Карибскому кризису в Москве 28 января 1989 г. В тот же день я спросил присутствовавшего на дискуссии Скали, почему на табличке выгравирован столь недостоверный текст? Скали ответил, что не знает, кто увековечил нашу встречу и что предварительно текст ему не показывали.
В 1990 году я отправил письмо Джону Скали, в котором по просьбе кинорежиссера Андрея Стапрана высказал идею, что неплохо было бы создать совместный советско-американский документальный фильм к тридцатой годовщине Карибского кризиса. В этом письмо я также высказал пожелание переписать текст на табличке. Однако в своем ответном письмо Скали ни словом не обмолвился об этом.
В первой половине сентября 1992 г. я был в Вашингтоне со Стапраном. Он снимал там часть кадров к своему фильму. Кинорежиссер хотел воспроизвести мои встречи со Скали 26 октября 1962 г. в ресторане «Оксидентал» и в кафе отеля «Статлер».
Скали, сославшись на запрет телевизионной компании Эй-Би-Си, отказался сниматься вместе со мной.
А. Стапран снимал меня в ресторане за столом, над которым висит мемориальная табличка. Я был один. Стул, на котором должен был сидеть Скали, пустовал. Я спросил управляющую заведением Джоун Данофф, кто предложил установить табличку и кто составил текст для нее. Она ответила:
— Уверена, все интересующие вас сведения о ней вы можете получить у Джона Скали, так как без его участия табличку не могли установить.
Мне кажется, что эта табличка исчезнет из ресторана так же загадочно, как она и появилась там.
Д. Скали и А. Фомин занимали невысокое служебное положение, и, конечно, не могли взять на себя столь серьезную ответственность за предотвращение надвигавшегося военного конфликта[19]
. Лишь два человека, располагая необходимой властью, могли принять кардинальное решение о прекращении ракетно-ядерного кризиса — это президент США Джон Кеннеди и председатель Совета Министров СССР Никита Сергеевич Хрущев.Вполне возможно, толчком для принятия судьбоносного решения могла послужить моя первая встреча с Д. Скали 26 октября в ресторане «Оксидентал», где мы «проиграли» вариант развития событий, согласно которому за вторжением войск США на Кубу могла последовать оккупация армиями СССР и ГДР Западного Берлина. И все-таки первым сформулировал разумный компромисс Джон Кеннеди. И это понятно. Ведь содержание нашей беседы, как точно установлено, было немедленно доведено до президента Кеннеди. Хрущеву же сообщение не направлялось, и, естественно, он не мог на него отреагировать.
Допустим невероятное: Хрущев, якобы, по своей инициативе составил точно такие же условия мирного урегулирования Карибского кризиса. Но тогда он, несомненно, направил бы их президенту США через посла Добрынина, между тем никакого послания Кеннеди от Хрущева до позднего вечера 26 октября не поступало.
Остается только один человек — хозяин Белого Дома, кто, ознакомившись с содержанием первой беседы Джона Скали с Фоминым, мог немедленно прореагировать на нее. Что он и сделал. Президент быстро сформулировал условия разрешения Кубинского кризиса и поручил Скали срочно встретиться со мной еще раз и от имени «высочайшей власти США» передать их руководству Советского Союза. Что Скали и исполнил на второй встрече со мной в кафе отеля «Статлер».
Здесь я хочу еще раз подчеркнуть, что в те тревожные дни, по моему глубокому убеждению, президент Кеннеди не хотел допустить американской агрессии против Кубы. Об этом можно судить по его выступлению на заседании исполнительного комитета 27 октября, когда он предложил компромиссное решение конфликта, попутно тогда же обсуждалось выдвинутое Советским Союзом дополнительное требование о выводе американских ракет из Турции. Кеннеди сказал, что если он не примет предложение Хрущева о взаимном выводе ракет (с Кубы и из Турции. —
Так почему же ближайшие соратники Кеннеди деятели в своих воспоминаниях пишут, что компромиссное предложение первоначально исходило от советской стороны?