Признание разведчика

До промежуточных выборов в Конгресс тогда оставалось 10 дней. В этих условиях президент Кеннеди, очевидно, посчитал невозможным открыто, публично, в прессе выступить с компромиссным предложением. Он опасался, что военно-промышленный комплекс и антисоветски и антикубински настроенные массы избирателей обвинили бы его в трусости, в том, что он боится Хрущева и идет на уступки Советскому Союзу. В результате демократическая партия могла потерять места в Сенате и палате представителей. В силу этих обстоятельств команда президента старалась затушевать, а еще лучше, замолчать тот факт, что компромиссное предложение исходило именно от хозяина Белого Дома.

Ну а сейчас, более 35 лет спустя, было бы просто нечестно скрывать правду о мудром и смелом шаге, предпринятом Джоном Кеннеди во время драматических событий октября 1962 г.

7. Мои встречи со Скали в 1989 и 1992 годах.

С Джоном Скали я встречался еще дважды.

С 26 по 30 января 1989 г. он находился в Москве и составе американской делегации на заседаниях «круглого стола» по Карибскому кризису. С разрешения руководства внешней разведки КГБ я также принял участие в этом мероприятии.

Увидев меня на приеме в ресторане «Континенталь», устроенном в честь приехавших зарубежных гостей, Сакли страшно удивился. Ведь мы не встречались четверть века — целую вечность, и он обо мне ничего не слышал.

Мы выпили за встречу и рассказали друг другу о своем житье-бытье. Через некоторое время Джон почувствовал себя плохо. Жаловался на духоту, шум. Он вышел из зала и сел за свободный стол в ресторане. Рядом с ним все время была его жена, давала ему какие-то таблетки, воду, чтобы запить. Я выразил надежду, что его самочувствие улучшится и он завтра прийдет на открытие «Круглого стола». Скоро чета Скали ушла с приема.

В десять утра 27 января началось заседание. Я записался на выступление. Вначале слово предоставили видным политикам, государственным и военным деятелям — А. А. Громыко, Р. Макнамаре, А. Ф. Добрынину, Макджорджу Банди, главе кубинской делегации X. Рикетсу и другим.

В обеденный перерыв советское телевидение стало снимать короткую беседу Скали со мной. Джон перед камерой начал искажать содержание наших бесед на встрече 26 октября 1962 г. Он утверждал, что компромиссное решение ракетно-ядерного кризиса первым предложил не президент Кеннеди, а я, Александр Фомин. Я поправил его, начался спор. Съемка не получилась, мы разошлись.

После обеда заседание возобновилось. Председательствовавший американский профессор Джозеф С. Най наконец предоставил мне слово. Я подробно пересказал содержание моих бесед со Скали 26 и 27 октября. Я подчеркнул, что, как сейчас стало точно известно, информация об этих контактах была доведена до сведения президента и, очевидно, способствовала принятию Белым домом уже созревавшему там решению выступить с компромиссным предложением о мирном урегулировании ракетно-ядерного кризиса.

Правда, в этот раз я не сказал, что посол Добрынин отказался подписать подготовленную мной телеграмму, а сообщил, что посольство направило ее в Москву.

Меня слушали в полной тишине. Потом ко мне подошли два члена кубинской делегации и поблагодарили за выступление. Подняв кверху большие пальцы рук, сказали по-русски — «хорошо». Американцы никак не реагировали на мои слова, хотя я ожидал, что ответит Скали. Громыко и Добрынин ходили хмурые, явно недовольные. Это подтвердил в разговоре со мной заместитель министра иностранных дел СССР В. Комплектов. Он упрекнул меня за то, что я еще раньше познакомил с содержанием бесед со Скали члена советской делегации, главного редактора «Литературной газеты» Ф. Бурлацкого, а тот, в свою очередь, поведал эту историю одному из руководителей Международного отдела ЦК КПСС Г. Шахназарову, академикам Г. Арбатову и Е. Примакову и некоторым другим нашим делегатам. Я ответил, что впервые встретился с Бурлацким в декабре 1987 г., чтобы попросить у него текст пьесы о Карибском кризисе, которая до этого уже в течение пяти лет шла на сцене московского театра Сатиры. На премьеру автор пригласил своего хорошего знакомого с ним, председателя КГБ В. Крючкова, с которым он в давние времена работал в центральном аппарате КПСС. В пьесе действовал советский разведчик Фокин, прототипом которого был я. Поэтому я заявил Комплекта ву, что Бурлацкий уже давно знал о содержании моих бесед со Скали. Я поинтересовался у Комплектова, правильно ли, по его мнению, поступил Добрынин, когда отказался подписать телеграмму с предложением президента Кеннеди о мирном урегулировании Карибского конфликта?

— Не буду отвечать на этот вопрос, — зло буркнул Комплектов и прекратил беседу.

28 января до начала заседания я встретился со Скали во время прогулки во дворе гостиницы. Он выглядел плохо. Видимо, действительно был болен. После обмена несколькими светскими фразами я спросил Джона, будет ли он сегодня выступать с опровержениями сообщенных мной сведений. Он покачал головой и нехотя произнес:

— Не буду.