Признания плоти

6. Отчет. Отношения овец и пастуха определяются угрозой голода и мора, необходимостью постоянной защиты, заботой о спасении. На пастуха ложится ответственность за любое несчастье, постигшее овец. Малейшая его провинность, будь она обусловлена небрежностью, алчностью, эгоизмом или излишней строгостью, может привести к гибели стада: «Если погнать его весь день, помрет весь скот»[1006]. За эту провинность пастух должен сразу расплачиваться сам: позволив стаду сбиться с пути, он потеряет себя; заставив стадо голодать, он тоже останется без пищи: «Ибо пастыри сделались бессмысленными <…>, потому они и поступали безрассудно, и всё стадо их рассеяно»[1007]. И еще ему придется отчитаться в своих ошибках перед тем, кто доверил ему своих овец. Двусмысленность пастырской власти: она тотальна; она должна надзирать над всем, до самых мелочей; пастух принимает на себя ответственность за всё, что касается стада; его власть в процессе ее отправления безраздельна; ее единственный предел и единственный закон – это благо животных. Но приходит пора во всем отчитаться. Пастырство – это власть, которая рождается утром и умирает вечером, «преходящая» власть не только по своему предмету, но и по форме, в какой она берется и возвращается. Пастух получает стадо лишь для того, чтобы его вернуть. Даже если он – царь, стадо находится в его ведении только потому, что он был избран. «Великие боги призвали меня: я благодетельный пастырь, жезл мой – жезл правости»[1008]. От него потребуют отчет о совершенных ошибках, а если он потеряет стадо, его ждет наказание. Яхве спросит: «Где стадо, которое дано было тебе? Прекрасное стадо твое?»[1009] Узрев, что пастыри потеряли стадо, он скажет им: «Вы рассеяли овец Моих и разогнали их, и не смотрели за ними; вот, я накажу Вас за злые деяния ваши»[1010]. Власть пастыря вовлечена в обширную сеть ответственностей, где ошибки связаны как с немедленными санкциями, так и с отсроченными наказаниями; он должен постоянно «отчитываться» – перечислять полученное и возвращенное поголовье, подсчитывать живых и умерших овец, признаваться в своих ошибках, просчетах, упущениях.

Я понимаю, что наперекор любому методу перемешал множество разнородных явлений: Платона и Библию, богов Египта и царей Ассирии. Но мне лишь нужно было показать, что, говоря о богах, царях, пророках или даже о судьях как о пастухах, ведущих стада, люди не только прославляют их могущество или доброту с помощью понятной метафоры, но и указывают на особый способ отправления власти или, по крайней мере, на совокупность функций, свойственных особому типу власти, – пусть не систематическую, но не лишенную внутренней связности. Даже в отрыве от религиозно-политических контекстов, в которых образ пастуха обретал всю полноту своего значения, он обладает собственной логикой.

* * *

Двойное принципиальное для древнего мира событие: христианство становится первой религией, организованной в виде Церкви, и эта Церковь определяет власть, которую она осуществляет над верующими, над всеми и каждым, как власть пастырскую.

Фигура пастуха вовсе не сводится в христианстве к образному выражению того или иного аспекта власти. Напротив, она покрывает собой все формы церковного управления: все они оправдываются тем, что должны, по примеру Христа-пастыря и под его руководством, вести человеческое стадо (не забывая самую ничтожную из овец) до самых пастбищ вечных. И это не просто метафора: речь идет о формировании институтов и процедур, призванных регулировать «поведение» людей на всех уровнях общества. «Поведение» {«conduite»} следует здесь понимать в буквальном смысле слова – и как способ руководства людьми, и как их способ себя вести. Христианство, организованное в виде Церкви, установило всеобщую власть, способную «руководить поведением» {«conduire la conduite»} людей, – власть, заметно отличавшуюся от тех ее форм, которые были известны в Древнем мире, будь то власть государя над империей, градоначальника над городом, отца над «семейством», патрона над своей клиентелой, господина над своими слугами или рабами, главы школы над своими учениками. И если христианство сумело достаточно быстро встроиться в организацию «romanitas», то отчасти, возможно, именно потому, что оно принесло с собой подобные процедуры власти – достаточно новые и специфичные, чтобы не оказаться избыточными рядом с теми, которые уже существовали, и достаточно эффективные, чтобы ответить на целый комплекс вновь появившихся потребностей. Пастырская власть стала институтом, одновременно всеобъемлющим (касающимся в принципе всех членов общины), специализированным (имеющим свои собственные цели и методы) и относительно автономным (хотя и связанным с другими институтами, с которыми он смешивался или на которые он опирался).