Произошло всеобщее замешательство: шарканье ног, шелест бумаг, выкрики, ругательства, кашель, жалобы. К окошкам ринулась толпа.
— Идиот! — прикрикнул на Ковбоя Идальго. — Кто просил тебя так громко выкрикивать свою ставку? Видишь, как все набежали? Теперь будут ставить только на Гонсалеса.
У касс началось настоящее столпотворение. Гангстеры низшей категории, делавшие ставки, исчезли и возвратились в сопровождении своих шефов.
— Something is cooking[37]
, — жужжали они. — Что происходит? Что происходит? Гонсалес? Что это за Гонсалес?Очередь двигалась, неизменно требуя: Гонсалес, седьмой заезд в «Танфоране»… Перекрывая все шумы, под сводами слышалось только: «Гонсалес». Метались тени, разбегались по углам, собирали деньги, словно мыши крупу. А у касс по-прежнему общим припевом гремело: «Гонсалес, седьмой заезд…» Подошла моя очередь.
— Гонсалес… — начал я.
— Знаю, знаю. Сколько?
— Двадцать долларов на победителя и двадцать долларов на «пласе».
Кассир записал ставку в большую приходную книгу, пометил мои инициалы, продолжая бесстрастно жевать. При выходе, когда мы собирались уже сесть в машину, пять гангстеров окружили мистера Гамбургера. Не успели мы и глазом моргнуть, как он исчез за плотным — занавесом густого дыма…
— Не волнуйтесь, ребята, — сказал Ковбой, — они всего-навсего желают знать, что происходит. Эти молодчики никогда не встревают в грязное дело, в дело, не обещающее настоящих денег, хочу я сказать.
И правда, мистер Гамбургер вскоре вернулся. Его безмятежная круглая физиономия светилась блаженством. Он сел за руль, включил зажигание, ловко сманеврировал и медленно выехал из гаража. Человек в белом пиджаке провожал нас взглядом убийцы.
— В чем дело? — спросил Куате. — Им не понравился Гонсалес?
— Мы оставили им хороший кусок, — ответил мистер Гамбургер, — кажется, там нет никого, кто не поставил бы на Гонсалеса.
— А если выдача будет плохой? — спросил Хулиан.
— Спокойствие! — ответил Гамбургер. — Прежде всего мы сами не знаем, выиграет или не выиграет Гонсалес. Если проиграет, жучки сделают себе состояние, а нас всех оберут до нитки.
— Допустим. Ну, а если выиграет? Они проглотят свои потери? Боюсь, что сильно осерчают…
— Эти люди привыкли платить. На них можно положиться больше, чем на Лондонский банк.
— Так ли?
— Мокрых дел они не любят. Полиция дает им жить, пока они ей платят и не завязывают перестрелок, мешающих соседям. Они не хотят ссор ни с полицией, ни с кем-либо еще. А потому предпочитают платить. Но при этом они никогда не остаются внакладе.
— Как так?
— Очень просто. Они получат деньги, которые мы здесь положили, и поставят их на Гонсалеса.
— Стало быть, нам ничего не даст то, что мы ставили в Серрито: выдача понизится в любом случае.
— Совершенно справедливо, — сказал Гамбургер, — к несчастью, мы сами стали причиной слишком большого внимания. Они понесут деньги в «Танфоран». Если Гонсалес проиграет, дело для них обернется отлично. Если Гонсалес выиграет, они проиграют ипподромные деньги, не свои. В этом случае они ничего не выигрывают, но и ничего не проигрывают. Это своего рода чрезвычайная мера, на случай вроде сегодняшнего. Они сбиты с толку и не знают, чего им держаться. Единственное, что они хотели знать: кто хозяин и что он собирается делать. Я вынужден был сказать, что хозяевами являемся мы. Они немедленно отправились в «Танфоран» для проверки. Но это еще не все. Там они наверняка поставят и на других лошадей. Так, для гарантии.
По прибытии в «Танфоран» мы направились прямо в конюшню. Гонсалес отдыхал. Мы сели возле загона. Куате и Хулиан прямо на землю, мы с Идальго и мистером Гамбургером на перевернутые ведра. Ковбой сидел на корточках. Вскоре к нам подошли любопытные: ученики, служители, несколько тренеров. Разговор шел как в раздевалке боксера перед выходом на ринг.
— Как чувствует себя коняга? — спросил один незнакомец.
— Как нельзя лучше, — ответил мистер Гамбургер, — готов к бою.
— Значит, выиграет?
— Кто знает? У него сильные соперники, но на стороне нашего выносливость.
— Стало быть, можно поставить пару долларов на победителя?
— Мы ставим. Впрочем, сами знаете, чего только не случается на скачках.
— Клянусь! — воскликнул Идальго. — Теперь или никогда! Если не сейчас, то все летит к черту. — Он схватил мою руку и яростно сжал.
— Спокойно, дружище! Оставь свой пыл для Гонсалеса.
В характере Идальго сочетались два непримиримых свойства: рассудительность и внутренняя, сжигающая, мучительная тоска. Он курил сигарету за сигаретой, мял каблуками податливую землю, сплевывал. Затем застывал, отрешенно глядя куда-то вдаль, потом лицо его постепенно разглаживалось, начинало лучисто светиться…