— Потому что ты солгал и сказал мне, что Айзек не боролся за меня. Я была там, пытаясь что-то доказать самой себе, и не пойми меня неправильно, я не пытаюсь сказать, что ты виноват в том, что произошло в той темной комнате. Я сама приняла решение пойти туда и вести себя так, как вела. Я вошла в ту комнату и поставила себя в уязвимое положение, и это всегда будет на моей совести, но именно ты вложил это в мою голову. Ты посеял семена, которые заставили меня поверить, что меня ему недостаточно, и из-за этого мне нужно было увидеть, что он сделает.
— Ты, блядь, даже не представляешь, как меня тошнит от того, что я тебе наговорил, — говорит мне Остин.
— Ты практически назвал меня шлюхой, — напоминаю я ему на случай, если он мог забыть. — Ты вел себя так, как будто я легла перед ним голышом и махала своей задницей у него перед носом, пока он не сломался, а это даже близко не похоже на то, что произошло. Это было…
— Воу, — говорит он, прерывая меня. — Избавь меня от подробностей. Достаточно тяжело знать, что это произошло, не говоря уже о том, чтобы представить это в своей голове.
Я морщусь.
— Извини, — говорю я. — Но просто знай, что никто из нас намеренно не хотел причинить тебе боль. Это просто… случилось.
Остин поднимает руку: разговор слишком близко подошел к теме секса, чтобы он мог продолжать его.
— Просто… остановись, — умоляет он. — Я не могу слышать о том, что между вами произошло. Может быть, однажды я смогу смириться с этой мыслью, но не сейчас.
— Принято к сведению, — киваю я.
Остин на мгновение задерживает на мне взгляд, и между нами возникает напряжение.
— Послушай, насчет того, что я сказал у себя дома, — начинает он, и в его тоне слышится смирение. — Ты, конечно, знаешь, что я совсем так не думаю. Я знаю, что чрезмерно опекаю тебя и теряю самообладание всякий раз, когда слышу, что ты с кем-то встречаешься, но ты, конечно, знаешь, что на самом деле я так не думаю. Просто есть что-то такое при мысли о тебе и Айзеке вместе, от чего у меня по коже бегут мурашки, и после того, как ты была безумно влюблена в него всю свою жизнь, это был просто самый простой способ нанести ответный удар.
Я киваю и подхожу к нему.
— Ты знаешь его, Остин. Ты знаешь, что он хороший человек с моральными устоями и добрым сердцем. Я знаю, ты всегда хотел для меня кого-то, кто защищал бы меня так же, как защищаешь ты, но открой глаза. Он всегда был таким парнем, — бормочу я, бросая взгляд в сторону этого невероятного мужчины, о котором идет речь, и тая от того, как он смотрит на меня в ответ, от мягкости в его глазах, которую я всегда любила. — Когда я пряталась в кустах, а тебя не было в городе, он, не колеблясь, пришел за мной, и так было с тех пор, как мы были детьми. Почему ты не хочешь этого для меня?
Остин прижимает руки к вискам и начинает мерить шагами мою маленькую гостиную.
— Конечно, я хочу этого для тебя, — наконец говорит он. — Просто… эту пилюлю трудно проглотить.
— Я знаю.
Он делает паузу, оглядываясь на меня с той же болью в глазах.
— Ты действительно переезжаешь к нему?
Я пожимаю плечами, зная, что все происходит слишком быстро, даже по стандартам нормальных отношений.
— Очевидно, я представляю опасность для себя и нуждаюсь в постоянной няньке, чтобы быть в безопасности.
Остин закатывает глаза.
— Ну, я и сам мог бы тебе это сказать.
Я сжимаю губы в тонкую линию.
— Ты все еще злишься.
— Какое-то время я буду злиться, — признается он. — Мне потребуется время, чтобы привыкнуть, и я не могу гарантировать, что каждый раз, когда я буду видеть вас двоих вместе, мне не захочется вырубить этого ублюдка, но ты моя сестра, и, несмотря на все, что я сказал, и на то, как я себя вел, ты мой самый любимый человек в мире, и если это то, что действительно делает тебя счастливой, то я хочу этого для тебя.
Я чувствую, как первый луч надежды расцветает в моей груди, быстро распространяясь по телу и рассеивая тьму, как будто ее никогда и не было.
— Правда? — спрашиваю я, отстраненно наблюдая за тем, как Айзек поднимается на ноги.
— Да, правда, — подтверждает Остин. — Просто не выставляйте себя напоказ передо мной, и у нас все будет хорошо.
Я бросаюсь к своему брату, и мои руки чертовски крепко сжимаются вокруг него. Я почти уверена, что душу его, но вместо того, чтобы жаловаться или отталкивать меня, как он обычно делает, он заключает меня в объятия и держит так же крепко.
— Ты прощаешь меня? — он шепчет мне на ухо.
— Зависит от обстоятельств. Ты собираешься стоять здесь и притворяться, будто я единственная, кто действовал за спиной у другого и влюбился в его лучшего друга?
Остин напрягается и отстраняется, а его глаза расширяются от тревоги.
— Ты, ээээ… знаешь обо всем этом, да?
— Конечно, знаю. Тебя трудно назвать скрытным, а у Бекс длинный язык. Она рассказывает мне все.
— Черт, — ворчит он, когда Айзек приближается ко мне, и я замечаю, как Остин отслеживает каждый его шаг, но, к счастью, Айзек достаточно умен, чтобы держать свои руки подальше от меня. — Тебя это устраивает? Ты не ненавидишь меня?