Призрачный мой дом

Тамара певица, а зачем ему певица? Даже не так: он ей зачем? Что может он ей предложить, кроме стандартного набора гарнизонных благ? Ладно, здесь город рядом, а переведут его служить в глухое, отдаленное место, где медведи и удобства на улице, что тогда? Где петь она будет? В клубе, перед бойцами? Долго ли выдержит этот хрупкий цветок на морозе? Вряд ли.

Он просто не пускал эту любовь в свое сердце. Во избежание будущих и обоюдных, заметьте, разочарований.

К тому же, сценарий, который он набросал для своей жизни, несколько отличался от подкидываемых порой ей вариантов и возможностей. Поэтому он старался следовать своему плану, согласно которому спутницу ему следует искать в другом, не в певческом сословии. На Тамару не опереться, думал он, наверх с ней не взлететь.

А он непременно хотел наверх.

Заметив, наконец, приближавшегося Сержа, Тома улыбнулась – ему показалось, будто зажегся волшебный фонарик. Приблизившись, он подал ей руку, а когда она встала, подставил щеку для поцелуя.

– Что-то случилось? – спросил немного тревожно.

– А у тебя? – заторопилась она, стараясь заглянуть ему в глаза. – У тебя все хорошо? Мне отчего-то стало тревожно, показалось, ты попал в беду.

– Глупости, Томочка, все хорошо. Он обнял ее за плечи. – Замерзла?

– Нет, тепло же… Разве что, самую малость…

Она прильнула к нему, и он почувствовал, как она дрожит. Душа всколыхнулась щемящей нежностью.

– Замерзла…

– Это так, нервное.

– Пошли, пошли. Будем тебя согревать и успокаивать.

Они поднялись в квартиру.

Серж усадил гостью на диван, принес ее персональные тапочки, кожаные, с меховой оторочкой, и, опустившись перед ней на колени, сам переобул ей ноги. Ее туфельки хранили тепло. Миниатюрные, изящные, будто детские. Нет, не детские – феечкины. Изумляясь хрупкости туфелек, он сжал их в ладонях, парой, и так же вместе осторожно перенес на комод. Они казались ему хрустальными, драгоценными, здесь им самое место. Потом он укрыл Тому пледом.

– Садись рядом, Сереженька…

– Погоди, мне нужно переодеться.

– Я люблю, когда ты в форме.

– Завтра на службу, спецодежда должна быть в порядке.

– Утром я ее тебе заново выглажу.

– Ловлю на слове.

– Не нужно меня ловить, мне самой нравится за тобой ухаживать. Ты же знаешь.

– Знаю. Но хорошим не стоит злоупотреблять.

– Почему же? Мне кажется, от хорошего не следует отказываться.

– Отказываться не нужно, я к этому и не призываю. Но есть тонкая грань, за которой праздник превращается в рутину. Понимаешь? Баланс количества качества надо соблюсти.

– Ну, запутал все. Теорию целую подвел под все, умных слов наговорил… И все же, праздник?

– Конечно. Наблюдать за тобой, моя жар-птичка, всегда праздник. А уж когда ты начинаешь ухаживать, это просто сказка.

– Ах, какой же ты любезник, мой капитан. И льстец, льстец…

– Никакой лести, дорогая. Только самая простая, самая неприкрытая правда. И ничего кроме.

Разговорами Серж не отвлекся от своего намерения сменить наряд. Поскольку квартирка являлась однокомнатной, особых мест для уединения в ней не предполагалось. Да Серж и не слишком переживал по этому поводу. Открыв дверцу шкафа, он укрылся за ней, частично, но все же, и там быстро переоблачился. На противоположной стене висело небольшое зеркало, и они с Томой обменивались через него взглядами. Он повесил форму на плечики и облачился в мягкие домашние брюки. Потянулся за рубашкой.

– Не эту, дорогой, не клетчатую, – подсказала ему Тома. – Надень светлую, пожалуйста. Я хочу, чтобы сегодня ты был в белом.

– Почему так? – осведомился Серж, охотно, впрочем, выполняя ее просьбу.

– Не знаю… Настроение такое.

Как же он любил этот ее бархатный голос. Закрыв шкаф, он подсел к ней на диван, обнял за плечи, сразу ощутив ее хрупкость и беззащитность. Она прижалась к нему, поеживаясь и вздрагивая, пока не погрузилась в тепло, покой и безмятежность.

– Будем пить чай? – спросил он ее.

– Будем пить вино. И зажжем свечи.

– Осталось пару штук всего.

– А вот все, что есть, и зажигай.

– Что все-таки происходит? Странное у тебя настроение. Ты меня пугаешь.

– Не странное, мой капитан, настроение эсхатологическое.

– Переведи.

– Чувствую я, дорогой мой, что не скоро еще нам выпадет такой вечерок провести вместе, если вообще когда-нибудь случится. Так давай же насладимся им сполна. Им и друг другом.

– Не накликай беду.

– Нет, Сереженька, беда, это не по моей части. Напротив, я знаю, что как раз от беды я тебя спасу. Когда придет время.

– Правда?

– Верь мне. Другое дело, что происходят какие-то вещи большого, может быть, глобального масштаба, которым невозможно противостоять. А ты разве сам этого не чувствуешь?

Серж наклонил голову, соглашаясь.

– Чувствую.

– Что это, по-твоему? Что творится?

– Война, ты же знаешь.

– Но ведь это где-то далеко и совсем не значительно? Ведь так?

Серж покачал головой.

– Не так. Война есть война, на ней гибнут люди. А любая смерть это необратимость. Да и вообще. Лукьяныч сегодня сказал, что все меняется, уже изменилось, и как прежде никогда больше не будет. Я с ним согласен.

– Лукьяныч, это…

– Мой начальник, и просто умный человек.

– Ты его уважаешь?