Призрачный поцелуй

Минув стены, прикрыл нос платком от дикой вони этого места. Много позже я узнал, что все города воняют именно так, и привык. Запах не был похож на гниль и розы, преследовавшие меня всю дорогу, и это немного успокаивало. Город вонял людьми, но живыми.

Я направился сразу к башням. На узких улочках еще не сновали люди, отвыкшие покидать дом лишний раз из-за болезни, поэтому никто не подумал меня остановить. Академия была выложена черным камнем и зияла мрачными прорезями на фоне серого города и безоблачно-синего неба. В тот день она была средоточием всего, что я ненавидел. Не имея больше цели, без всякого плана, обнажил меч и постучал в железные двери. Решил – будь что будет.

– Ух ты, щенок! Какой злобный! – хохотнул мужчина в простой белой рубахе, который открыл мне дверь. – Учиться пришел?

Он был не старше моего отца, с такой же доброй улыбкой и мягкими глазами. Совсем непохож на монстров в черных плащах, которые приходили в нашу деревню. Я остолбенел от этого дикого несоответствия. Так и не обрушил меч, уже занесенный для удара. Просто стоял столбом и смотрел на него.

– Ну, что молчишь? – Он продолжал улыбаться, не видя явной угрозы.

– Я… – запнулся. Весь пыл, который нес меня сквозь полупустой город, вдруг мигом испарился. На плечи рухнула усталость, накопившаяся за годы пути, и я чуть не сел прямо там, на пороге.

– Заходи, ты голоден? Где твои родители? – Он приобнял меня за плечо, мягко утаскивая внутрь. И я поддался, опуская меч, который так и не пустил в ход.

«Скажи, что хочешь учиться», – прошептал незнакомый голос в голове. Так тихо, что я мог спутать его с собственными мыслями. А мог решить, что болезнь догнала и меня и теперь горячечный бред пожирает голову… Потому что вновь почувствовал слабый аромат роз. Но я просто послушался. Я был таким усталым и так давно один. Сказал то, что от меня хотели услышать.

И остался в замке с черными башнями. Была ранняя холодная осень, учебный год только начинался. Мужчину, встретившего меня, звали Фридрих, он был одним из учителей. В тот год я был не первым сиротой, забредшим к ним с дороги. Кто-то шел за защитой и едой, кто-то мечтал стать охотником, а кто-то, как и я, жаждал мести – принимали всех.

Когда-то Академия была элитой, в нее поступали только сыновья знатных родов, и отбор был строжайший. Но это было давно, слишком давно. В услугах тренированных охотников нуждались все реже, выпускникам приходилось идти в армию, на войну или в городскую стражу. Теперь, чтобы оправдать свое существование, в Академию набирали даже такое отребье, как мы.

Зато у меня была своя кровать, кусок хлеба и крыша над головой. Крыша, из-под которой больше не нужно никуда убегать. И нас учили, хотя процесс часто шел очень туго. Осваивать грамоту крестьянским детям было нелегко, а учителя… Скажу так, даже Фридрих на занятиях не был столь добр. Иначе удержать нас в узде не получилось бы ни у кого. Мы были как стая волчат – озлобленные, видевшие во всем лишь угрозу, лишенные ласки так давно, что уже и не помнили, каково это.

Но как только дошли до фехтования, все пошло гораздо легче. Держать меч я умел, а спускать всю накопившуюся злость за потерянную жизнь мог сколько угодно. Хотя и злости во мне почти не осталось, так, отголоски былой боли. Я даже завел нескольких друзей, и годы в Академии могу назвать вполне сносными. Да, учителя били и шпыняли нас, не ставили жизни ни в грош – как и все в те времена. Кто-то из мальчишек регулярно погибал на тренировках, но сирот было так много, что никто и не считал. Люди умирали внутри стен и снаружи, даже без запаха гнили и роз – со временем к этому привыкаешь.

Иногда я сбегал на пару дней, чтобы побыть в одиночестве. В половине дня пути от города был огромный лес. Конечно, не чета тому, в котором я вырос. Но среди вони испражнений и регулярных стычек мне ужасно не хватало зелени деревьев. Будто в городе не было жизни, все искусственное, все рукотворное. А я хотел снова и снова ощущать настоящее дыхание земли.

Приходил на крохотную полянку, садился среди дубов на самом ее краю, и больше ни о чем не думал. В те моменты дышал и жил я сам. А когда засыпал, то неизменно чувствовал, как огромное существо, высотой с верхушки вековых сосен, склонялось надо мной. И на душе становилось тепло и хорошо. Так я выдержал еще шесть лет.

И, конечно, ни на день не забывал ее. Чернющие бездонные глаза смотрели прямо в мое нутро, стоило на мгновение прикрыть собственные. Так и не знаю, зачем я помнил – зачем позабыл улыбку матери, теплые объятия отца, но помнил ведьму, виденною мною лишь раз…

А в мой шестнадцатый день рождения она приснилась мне. Из всех мертвецов, которые грузной вереницей тащились за мной половину жизни, именно она не отпускала. И не отпускал я.

В том сне я вновь был на излюбленной поляне в лесу. Мое лицо грели теплые лучи весеннего солнца, вокруг распускались цветы, прежде нигде мною не виденные, и источали бешеный аромат, круживший голову.