Призрачный рай (СИ)

Прикрыл глаза, отключая звук и считая до десяти. Так вот, кто постарался — Осборн с ее проклятой заботой. Думала, я обрадуюсь, расчувствуюсь… Такой бедный и несчастный, никому не нужный, всеми забытый. Еле сдержался, чтобы не выдать внешне, как меня мутило. Неимоверно бесили жалостливые взгляды, будто я смертельно болен и вот-вот откину копыта.

— Я уже договорилась с одной известной клиникой в Израиле, которая специализируется на…

— Что ты сделала? — тихо переспросил, думая, что послышалось, но Арин даже не почувствовала угрозы в голосе.

— Доктор Коулман сказал настоящую причину, почему ты в больнице, и порекомендовал хорошую клинику… — продолжала распинаться заботливая мамочка.

— Забирай свое мнимое беспокойство и уходи, лучше всего — навсегда, как ты это сделала четырнадцать лет назад, — четко проговорил сквозь зубы, глядя в ее заплаканные глаза. Неприятно? Не больнее, когда тебя пинают по почкам и выдирают волосы.

— Габриэль… — прошептала она отчаянно, прижимая руки к груди.

— Я не собираюсь играть в семью. Дверь — за спиной, — грубо бросаю и встаю, еще нетвердо держась на ногах. Лишь бы не видеть ее напускную заботу и переживания. Клиника? Я не законченный наркоман, который и думает о дозе. Я всего лишь иногда балуюсь, расслабляюсь, снимаю гребаный стресс. Да, везучий ублюдок, которого пронесло на сей раз. Я обязательно сломаю Рори челюсть за то, что он впихивает просроченный товар.

— Я думала… все наладилось. В Ирландии ведь было так замечательно, — твердит Арин, наверное, не до конца понимая, что я не шучу.

— Наладилось? — переспрашиваю и резко разворачиваюсь, нехорошо щурясь. — У кого наладилось? Разве что у тебя, когда ты избавилась от лишнего балласта и устраивала свою жизнь.

— Ты ведь знаешь причину, — виновато бормочет Арин, а внутри уже бушует адский огонь ярости.

— Жалкие оправдания. Плевал я… — подхожу чуть ближе и тихо, вкладывая в каждое слово презрение и злость, говорю: — Никогда не возвращайся в мою жизнь. T'a t'u aon rud a dom. (с ирл. Ты мне никто).

Она будто отшатывается, отступая к дверям, и без слов уходит. Скатертью дорога, мамочка. Я физически чувствую, как отрицательные эмоции витают в воздухе и сворачиваются в огромный энергетический клубок. Накапливаются и буквально сжирают мозг, смешиваясь с потребностью скорее избавиться. Будто разрушительная сила, запечатанная внутри — в один момент вырывается и оставляет под собой только мертвую землю. Поэтому медсестры быстро убегают, не желая становиться жертвой чокнутого неуравновешенного музыканта. Когда в очередной раз задают вопрос о самочувствие, я рявкаю, что всесильный бессмертный бог и никогда не сдохну. Больше никто не рискует сунуться, кроме… Осборн.

Я заточен в маленьком персональном Аду: четыре стены, окно с обзором на «большое яблоко», кровать, кресла, столик, личный туалет и душ. Кровать — узкая, матрац — недостаточно мягкий, но я здесь ненадолго. Возможно, уже сегодня попрощаюсь с миром белых халатов и хлорки.

Мой личный Дьявол объявляется после полудня, облаченный в ангельские одеяния. Зачем она позвонила матери и рассказала, что я попал в больницу? Кто ее просил? Недавние воспоминания преумножают гнев в несколько раз, и разрушительная энергия, завязанная в тугой узел, застилает глаза. Система плавится, плагины ломаются от переизбытка негатива, и горит надпись ERROR.

Надеваю маску беззаботности, выражая само спокойствие и непринужденность. Все прекрасно, все просто замечательно. Я не хочу никого убивать и посылать на хрен. Белый и пушистый кролик. И Ливия ведется. Верит в обман. Приветливо улыбается и говорит, что я выгляжу намного лучше. Красная пелена заполняет каждую клетку разума, но внешне я лишь пожимаю плечами и списываю все на процедуры. Она наивно верит, не чувствуя подвоха.

— Ничего не хочешь сказать… Ливия? — захожу издалека, проверяя солжет или скажет правду. На миг девушка теряется, и я жду, когда размажу ее за вранье, но она говорит совершенно другое.

— Ты о слухах в прессе?

Я раздраженно выдыхаю и недовольно говорю, теряя терпение:

— Меня не волнует дерьмо, которое пишут. Я о другом.

Ливию это явно задевает, судя по опустошенному выражению, но мне глубоко похеру. Она молчит и затем спрашивает:

— О чем?

— Сегодня меня навестила мама, — выдавливаю из себя ненавистное слово, наблюдая за ее реакцией.

— Прилетала Арин? — удивляется девушка, и мои губы расплываются в надменной ухмылке.

— Да-а-а, очень печется о моем благосостоянии.

— Я… не думала, что она прилетит, — Ливия сжимает руки на коленях и сводит брови. — Я позвонила и спросила, знает ли она, что ты в больнице. Оказалось, нет — у нее гастроли, поэтому она не следила за новостями в СМИ. — Осборн замолкает, прочищает горло и более уверено говорит. — Но я рада, что Арин прилетела.

— Рада? — со свистом вырываются слова, и наши взгляды пересекаются. Ливия не двигается, но глаза ее выдают. Я чувствую слабость, страх и сжираю их с потрохами. — Чему рада?

Не даю ей возможности ответить и подхожу ближе, замечая, как она вжимается в кресло.