Призрачный рай

Я не знала, стоит ли вообще что-то говорить, поэтому молчала, когда мы возвращались в отель. Такси медленно тащилось в пробке по Таймс-сквер, и мой взгляд скользил по ярким и цветастым афишам с рекламой. Мне надо время, чтобы переосмыслить последние события. Подумать, оценить и сделать выводы. Удивительно, но Оззи тоже не произнес ни слова. Вот это новость, что он мог держать рот на замке так долго, не язвить и не говорить пошлых шуточек. Парень постукивал пальцами по обивке сиденья, глядя в окно, а глаза опустились на кольцо. Я вспомнила легенду о Соломоне, наш разговор, его размышления… Не думала, что Оззи может так глубоко и правильно мыслить. Мне нравились его рассуждения, пусть даже мы были выпившими, но он открылся мне с другой стороны, о которой я раньше даже не догадывалась. Еще недавно он вызывал во мне только негативные эмоции и желание хорошенько врезать коленкой по одному месту, а сейчас… Сейчас я смотрю на него и считаю, что он не такой плохой парень на самом деле. Бабник — да, придурок — да, но его поступок говорит еще об одной важной вещи — доброте.

— Бля, как же достала эта тупая пробка, — взорвался Оззи, и я закатила глаза, хмыкая. Прежний Оззи вернулся. — Остановите здесь, лучше пройдемся, пока нет гребаного дождя.

— Я хочу жрать, — заявил он, когда мы выбрались из такси и влились в поток людей. — Давай перекусим где-то.

— Нам осталось пройти всего несколько кварталов до отеля…

— Колючка, я не завтракал и не обедал, поэтому заходим в тот ресторан, это не обсуждается, — показал он пальцем на здание и поспешил на противоположную сторону. Мой желудок, узнав о скором перекусе, начал издавать ужасные булькающие звуки, поэтому я не стала спорить.

Ресторан находился как раз на углу Седьмой авеню и 57-ой улицы напротив Карнеги-холла — концертного зала и одной из самых престижных площадок для исполнения классической музыки. Я шла, раскрыв рот, и не заметила спешащего навстречу мужчины, который больно толкнул плечом, даже не извинился и побежал дальше по своим делам. Вот нахал! Я ругнулась, потирая ушиб, подняла взгляд и несколько раз непонимающе моргнула. На меня смотрели очень знакомые нефритовые глаза, только принадлежали они безумно-красивой светловолосой женщине. «Большой концертный тур Арин О'Кифф — всемирно известной пианистки» — гласила надпись на афише. Я разглядывала ее лицо, и оно мне кого-то очень напоминало… Очень.

— Эй, Оззи! — окликнула его и стала показывать пальцем на здание.

— Слушай, я хочу жрать, а когда я голоден, очень зол, понимаешь? — развернулся парень и проследил за моей рукой. Его колючий взгляд резко изменился — этого нельзя было не подметить. Ветер развивал его бирюзовые волосы, челюсти напряглись, а в глазах стояла пустота — они выглядели холодными и чужими. Он смотрел на афишу лишь мгновение, но его хватило, чтобы я смогла увидеть странные изменения, произошедшие за какие-то секунды. Я переводила взгляд с парня на фото женщины и все больше убеждалась, что между ними есть сходство. Фамилия и имя у нее не американские… Как странно все же.

— Ты… ты ее знаешь?

Оззи посмотрел на меня и ледяным тоном произнес:

— Нет, не знаю. И, колючка, — он развернулся, бросая взгляд на афишу, — я ненавижу классическую музыку. Это полный шлак и отстой.

Он врал. Я в этом уверена. Оззи тоже хранил загадки, как и я. Одной из тайн являлась эта женщина, которую он точно знал.

Глава 17. Я ненавижу тебя, слышишь?

Черная вдова, вырви мне сердце из груди. Ложись мне на колени, позволь мне разрываться от желания на части сегодня ночью. Спасения нет. Твой яд уже во мне, все мои жизненные силы тонут в бездне жадности Сегодня ночью.

Eisbrecher «Schwarze Witwe»

Оззи

Щелчок. Подношу сигарету к губам и впускаю в себя никотиновый яд, выдыхая серые клубы дыма. Смотрю на ее фото…

Арин в Нью-Йорке.

Какая ирония судьбы, бля — вся семейка в сборе. Превосходно, лучше не придумаешь. Отличный подарочек на двадцатилетие.

Прохожие, как размытые тени, скользят мимо, словно их вовсе не существует: только я и гребаные воспоминания.

Вдох — новая порция успокоительного — выдох.

Как всегда неотразима, будто сошедшая с картины великого мастера. Ни капли не изменилась: все те же прекрасные зеленые глаза, точеные скулы, полные губы и ореол белокурых волос. Арин О'Кифф не подвластны годы — она безупречна, будто бриллиант, сверкающий на солнце.

Щелчок. Вдох. Дым просачивается в легкие, но не дарит долгожданной анестезии. Выдох.

Смотрю в ее красивые и такие лживые глаза, ощущая, что вот-вот задохнусь от ненависти к ней… к ним обоим.

«Я ненавижу тебя, ненавижу, слышишь?»