Призрачный театр

Ее голос утонул в громогласном хоре. Теперь она поняла, что должно произойти. Вдохновленные речами Бесподобного толпы мальчиков, в безумной спешке к своим новым землям, подгоняя друг друга, переберутся за реку. А потом… Ножи и мечи, даже ружья. Тайные стражи с птичьей эмблемой на плечах. И множество мертвых подмастерьев на красном от крови снегу.

– Нет! – повторила она. – Нет! – Она топнула ногой, как разгневанный ребенок.

Один из мальчиков оглянулся.

– Остановитесь! – Она снова топнула.

Мальчик шикнул на своего спутника, а затем тишина пронеслась по ним так же легко, как и песнь. Она поднялась на трон, чтобы все увидели ее. Он зашатался под ее ногами.

– Остановитесь. Вас убьют. – Толпу остановила не сила ее голоса, а ее слабость и хрупкость. Опустившись на колени, она упорно сдерживала эмоции. Она должна лишь передать сообщение:

– Вчера вечером я видела королеву, она ожидает вашего наступления. И все лорды ожидают его. Вас ждет засада, все вы умрете.

Толпа начала перешептываться, но вперед выступил Бесподобный.

– Нас нельзя убить. Мы уже мертвы! – окунув палец в краску своего красного креста, он размазал ее по лицу. – Призрачный театр не может умереть!

И он опять начал бубнить себе под нос:

– Захватим город, захватим город, захватим город, – и его призыв вновь начали подхватывать, – мы не можем умереть, и я докажу это, – он протянул ей свой нож и опустил ворот рубашки, обнажив впадину на горле. – Попробуй.

– Бесподобный. Не надо, – она отступила назад.

– Умоляю тебя. Попробуй, – он повернулся к толпе, – мы не можем умереть на Сатурналии, ибо Сатурналии вечны.

Он повернулся к ней.

– Сделай же это. Пусть они убедятся.

В театре имелись всякие бутафорские ножи. С лезвиями, убиравшимися в рукоятку при нажатии кнопки, или кинжалы, сделанные из упругого материала. Но она знала личный нож Бесподобного; она пользовалась им достаточно часто. Где-то в глубине леса Срединных земель даже стоял древний дуб, на коре которого она вырезала этим ножом их имена. Мальчики топтались в зале, следя за ними и сходясь к сцене. Движение замерло, и она вдруг осознала, что находится в состоянии, близком к тому, что испытывала во время ритуала Мурмурации. Она могла встать и сыграть на сцене. Могла лицезреть Бесподобного, спустившего рубашку, обнажив ребра, и живот, и один бледный сосок. На его лице застыло странное выражение, насмешливость смешивалась с чем-то более непоколебимым… возможно, с отчаянным желанием?

Нужны ли ножи? Острие, подобно стреле, указывает цель. Ведь все нужные места и так видны. Сердце. Шея. Запястье. Смертельные точки. Они обнажены. Шэй коснулась острием его шеи прямо под подбородком и почувствовала, как он – едва заметно – вздрогнул. Она надавила достаточно сильно, на его коже образовалась ямочка, но он не отпрянул. Более того, он подался ей навстречу. Кожа натянулась до предела. По его виску стекала капелька пота. Ум может быть спокойным, но тело пестует свои собственные страхи.

Полная тишина. Она не могла избавиться от ощущения замершего зала. Открытые рты, и ни единого дуновения ветра. Лишь падение капли пота.

– Боязнь сцены? – спросила она.

Биение пульса. Синяя вена на шее.

– Как обычно.

А потом она позволила ему взять свою руку и отвести ее в сторону. Его глаза не светились ожидаемым ею триумфом. Он сам приставил нож к шее и небрежно ткнул им кожу, из ранки брызнуло несколько алых капель, и тогда он повторил:

– Мы. Не можем. Умереть.

Тишина взорвалась ликованием; порез и струйка крови.

– Мы. Не можем. Проиграть.

Его голова откинулась назад, как будто вовсе не сам он держал нож. Его голос эхом отразился от потолка:

– Захватим город.

И все всколыхнулись и пошли, как одно огромное животное, в едином порыве отбрасывая стулья и столы с каким-то утробным ревом, порожденным глубинами самой толпы. Босиком, перепрыгивая через кирпичные обломки и скользя дальше по замерзшей земле, мальчики падали и поднимались, размахивая ножами так, словно им угрожади сами небеса. Сакерсон мчался впереди, этот медведь впервые столкнулся с более свободным существом, меньше, чем он сам, боявшимся смерти. Шэй в смятении осознала, что ее, оторвав от земли, тоже несут к реке. Словно рыбу в живом потоке, вздымавшемся и опадавшем, а потом она перевернулась вниз головой, шлепнувшись в грязь, ее давили и топтали, и она быстро катилась все дальше, дальше и дальше, чьи-то пятки били ее по плечам и спине, а она катилась еще быстрее, уже не видя вокруг людей; они стали стихийным потоком, а от стихии не ждут, что она остановится перед ущербом. Шэй обхватила голову руками, а когда тишина вернулась, поднялась с земли и глянула на реку.