Призрачный театр

– Понимаешь, Шэй, я назвался так не для того, чтобы кому-то понравиться. Мне просто нужно было броское имя: лорд Бесподобный. Титул открывает двери и кошельки, помогает найти поддержку. Эванс тоже с самого начала загорелся этой идеей; для привлечения определенного типа клиентов нет ничего лучше, чем шикарный парень в шикарном наряде. Все, что ему нужно было сделать, – это солгать. Если он обращался со мной как с отпрыском разорившихся аристократов, то я становился аристократом, каким бы ни было мое настоящее происхождение. Есть много бедняков, заработавших достаточно денег, чтобы стереть из памяти имена своих родителей, даже более скромных, чем мои. Да, важно именно славное имя. Оно своего рода заклинание.

В ближайших домах начали загораться огни. Окна осветились россыпями светлячков, а на востоке сквозь вечерний синий бархат проступили звезды.

– А знаешь, как королева превращает обычного человека в рыцаря? – спросил он. – Всего пятью словами: «Я посвящаю вас в рыцари». Пять слов, и человек возвышается над всеми прочими смертными. В таких именах – сила, Шэй, а к ним еще и мечи впридачу. Только и всего.

Он отодвинул ногу, и Шэй вдруг поняла, с ощущением какой-то совершенной ею ошибки, что он может злиться на нее.

Ей хотелось отвлечь его от мыслей о скором начале сегодняшнего представления.

– А кто же ты на самом деле? – спросила она.

Невероятно живописная палитра заката продолжала меняться. Он склонился к ней, его губы оказались паре дюймов от ее уха.

– Мое имя – Галли, – тихо произнес он, и в тот же миг до них донесся дальний крик речной крачки.

– В общем, так меня назвали. Наверное, и сейчас могли бы звать. Я родился на какой-то ферме из тех, что встречаются на полпути из ниоткуда в никуда, и я даже не могу представить, что мои родители потрудились зарегистрировать мое рождение.

Он снял крупинку туши с кончика ресницы и добавил:

– Мой отец был пожирателем грехов, а моя мать пьянствовала. Вообще-то, отец тоже изрядно выпивал, но ему приходилось воздерживаться во время работы.

– Что значит пожиратель грехов? – спросила Шэй. Это звучало как персонаж из сборника сказок.

Он вытянул руки так, словно пытался сбросить груз воспоминаний.

– Такой род занятий практикуют, пожалуй, только в глубинке. Жители деревень полагают, что грехи мертвеца можно передать другому человеку, благодаря чему умерший сподобится все-таки попасть в рай. И угадай, кто получал все эти грехи?

– Пожиратель грехов?

– Моего отца вызывали всякий раз, когда умирал какой-нибудь местный преступник, – кивнув, продолжил Бесподобный, – настоящий грешник, отец не стал бы гонять лошадь за что-то меньшее, чем непредумышленное убийство. Мы втроем ехали в какую-то захудалую деревеньку, а там он усаживался возле гроба на дурацком стульчике, его он возил с собой. Родня приносила ему порой просто корку хлеба и кружку эля; идея состояла в том, что когда он поедал это подношение, то брал на себя все грехи умершего, – он покачал головой, – полный идиотизм. Именно папуля назвал меня Галли[24]. Мать называла просто Малец. Местные дети дразнили меня, обзывая Грязным Галли. Вонючим Мальцом. Могильным Галли.

Шэй восприняла Галли иначе: как уменьшительное имя от чайки, Гал. Дерзкой, льстивой и наглой птицы. Но имя Галли также могло означать и протоку, где стирают белье.

– Для пополнения заказов от умирающих грешников нам приходилось каждый месяц переезжать в новые деревни. Какие-то захолустья, где я рос все таким же тощим, рыжеватым простаком, а мои родители, продолжая пьянствовать, заниматься все тем же позорным промыслом. Таких обстоятельств с лихвой хватало, чтобы стать мишенью для издевательств изобретательных детишек. Но они издевались надо мной по другой причине. Они издевались, зная, что меня никто не любит.

Последние слова повисли в воздухе, как белье на веревке.

– Дети всегда это понимают, – он удрученно покачал головой.

С улицы донесся крик: «Двери!» – и двойной стук ознаменовал то, что вход в театр закрыли. Тремя этажами ниже Трасселлу предстояло начать свой монолог. Но Шэй хотелось дать ему выговориться.

– Лучше расскажи мне, как ты все-таки стал Бесподобным.

Сначала она подумала, что он ее не услышал. Он сидел, настороженно прислушиваясь к затихающим голосам зрительного зала, но затем точно очнулся и выразительно, словно входя в новую роль, произнес:

– В тот день, купив меня, Эванс не спросил моего имени. Он и его подручные налетели неожиданно, как ураган, все на вороных, блестящих шкурами лошадях.

Сейчас крыша стала его сценой, с задником в виде заката.

– Сам он стоял на помосте около виселицы – единственном месте в деревне, похожем на сцену, – Бесподобный гордо выпрямился и, изображая Эванса, понизил голос: – Поднимитесь сюда, умеющие петь мальчики.