Призрачный театр

– Петля затягивается, – поднял руку Трасселл, – дыхания осталось только для одной последней речи.

– В ней я последний раз заявляю о своей невиновности, – с поклоном подхватил Бесподобный, – несмотря на затягивающуюся удавку, прошу и умоляю поверить мне. Если я убеждаю их в моей невиновности, то зрители уносят меня оттуда на своих плечах.

– Только если убедишь, – заметил Трасселл, – но что будет, если выиграю я? – он смотрел, как Бесподобный приплясывает у костра.

– Трасселл, в тот день, когда я не смогу завладеть сочувствием толпы невежественных крестьян, – Бесподобный повалился на землю, – ты сможешь повесить меня по-настоящему.

Безмолвие вновь накрыло их своим плащом. Шэй задремала. Алюэтта читала. Трасселл рисовал. Но Бесподобный вновь нарушил их спокойствие.

– Но куда же все подевались?

Колокол уже пробил четыре удара, и, как правило, к этому времени вокруг них уже слонялись деревенские дети, однако сейчас слышались только птичьи крики.

Бесподобный забрал у Трасселла карандаш и отсыпал ему горсть монет.

– Сгоняй в деревню. Купи пару кружек пива да покрасуйся перед ними в своем столичном наряде. И поведай им также, что будет петь Воробушек.

Шэй спрятала улыбку. Чем дальше они отъезжали от Лондона, тем больше внимания она привлекала. К северу от Оксфорда зрителей не волновали спектакли, прославившие труппу мальчиков Блэкфрайерса, зато на предсказывающую судьбы полудевочку-полуптицу стоило потратить пару пенни. Поначалу Бесподобный пытался соперничать. Ее даже не упоминали на новых афишах, но, когда ветер переменился и леса поредели, ее имя все-таки указали, затем оно стало крупнее и в итоге возглавило афишу. «Воробушек, тот самый Воробушек, с ней советуется сама королева!» – слышала она, поднимаясь на сцену. Но она с удовольствием играла и роли, созданные для нее Бесподобным, и зрители все равно таращили на нее глаза – хотя только теперь она поняла, сколько недель гаданий эти роли отняли у нее. Теперь она пела только по собственному желанию и трансы уже воспринимала скорее как дар, чем как тяжкое бремя.

Через часок Трасселл вернулся, явно успев промочить горло, выпив эля.

– Они все развлекаются в Кокейне, – сообщил он, смахивая крошки хлеба с куртки.

– В волшебной стране Кокейн? – ледяная издевка в голосе Бесподобного обычно служила ему для ответа на самые нелепые сельские суеверия. – Она ведь, по-моему, находится где-то в Европе? Если бы на окраине Алвертона действительно объявилось сказочное местечко изобильных сокровищ, то, наверное, мы уже услышали бы о нем! – Он огляделся, прищурившись, словно ожидал появления перед ними страны упомянутого изобилия.

– Естественно, я знаю, что это выдумка, – возразил он, – просто говорю вам то, что мне поведали в таверне. «Кокейн открывается только на один вечер, – пояснил он, вновь перейдя на деревенский говор, – уж лучше я погляжу на страну чудес, чем на компанию разряженных лондонских паяцев», – он почесал затылок, – в любом случае, они не придут, никто не придет.

Кокейн – Шэй слышала такое название, но перед мысленным взором не возникло никаких картин. Хотя Алюэтта вполне могла что-то знать. Здесь, в глуши, представления не нуждались в реквизите, и Алюэтту понизили до актрисы второго состава. Она проводила дни, собирая местные природные редкости: ядовитые грибы, способные прикончить так быстро, что и вздохнуть не успеешь; травы для поднятия или для подавления страстей; кровь животных, придающую выпившему непобедимую силу. В окрестностях Бери она, наконец, нашла источник огня Джона Ди, те самые светящиеся грибы, что росли на гниющих деревьях. Теперь, когда она ехала, в ее седельных сумках позвякивали склянки со светящейся жидкостью, которую она ежевечерне старательно перегоняла на кострах. В Херефордшире труппа наткнулась на остатки резни; человеческие скелеты лежали там, где попа́дали убитые бедолаги, но их быстро обгладывали вороны. Большинство актеров отводили глаза, но Алюэтта бросилась к ним и принялась соскребать мох, выросший на черепах. Она потратила целую крону – огромную сумму, – чтобы отправить с конным гонцом этот черепной мох доктору Ди, но три дня спустя появился всадник, вручивший ей две гинеи и запечатанное письмо.

Шэй нашла подругу на постельной скатке в окружении каких-то склянок и коробок. Услышав, о чем пришла спросить Шэй, она задумчиво нахмурилась.

– Кокейн? Это детская сказка. Погоди. – Она достала из сундука книжку и прочитала: «В городе Кокейн жареные свиньи сами вырезают для вас лучшие филейные кусочки со спины, а жареные кролики радостно запрыгивают вам в рот. Реки там полны вина, всегда светит солнце, а театральные кулисы… – она захлопнула книжку, – всегда открыты».

– Тогда надевай свое лучшее платье, – рассмеявшись, сказала Шэй, – мы поглядим на него сегодня вечером.